- Никакой, решительно никакой. Я вовсе не хочу делать тебе больно. Но почему все-таки ты не боишься меня?
- Ты добрая девушка, Мушетта.
- Еще бы! С ней ты делишь одно наслаждение! Разве ты не доказал этого только что, ну, признайся? Ребенок от Мушетты? Упаси боже!
Ребенок не мой! - завопил он, теряя власть над собой.
- Допустим. Но я и не прошу тебя признать свое отцовство.
- Но ты требовала, чтобы я совершил поступок, противный моей совести!
- Сейчас мы потолкуем о твоей совести, - заметила Мушетта. - Не пожелав оказать мне услугу, ты окончательно открыл мне глаза. Не дожидайся, я не стану ссориться. Я люблю тебя не за красоту - взгляни-ка на себя! - и не за тороватость - уж не обессудь, но ты прижимист-таки! Так что же я люблю в тебе? Не делай круглых глаз! Порочность твою... Скажешь, что это все из книжек? Если бы ты знал... то, что узнаешь скоро... ты понял бы, что я точно скатилась на самое дно и стала вровень с тобой... Оба мы сидим в одной яме... Мне нет нужды лгать тебе... Ты думаешь, что мною движет чувство мести, но ты не понимаешь моей души... Нет, мой милый! Но сегодня я могу быть откровенной до конца, я должна высказаться - или теперь, или никогда! Я загнала тебя в угол, бедный мой котик! Тебе от меня не улизнуть... Да я об заклад готова биться, что ты в полный-то голос побоишься говорить!.. Так-то!
Она сама говорила так тихо, что он простодушно-бессознательным движением склонял голову к ней, чтобы лучше слышать. Привычная складность речи и пониженный до полушепота голос Жермены, неторопливые шаги Зеледы наверху, голос Тимолеона, возившегося со своими кастрюлями и напевавшего какую-то дурацкую песенку, совершенно рассеяли тревогу Гале. Однако он все еще не смел смотреть в глаза Жермене, хотя и чувствовал на себе ее взгляд... "Вот ведь неприятность!" - думалось ему.
Но роковой знак уже начертался на стене.
Мушетта глубоко вздохнула и повела речь:
- Если я решилась теперь говорить, то единственно ради тебя, ради твоего же блага... Суди сам. Мы встречаемся уже не первую неделю, и никто не знает о том, ни единая душа... Мадемуазель Жермена здесь, господин депутат там... Плохо ль мы таимся? Плохо ль бережемся чужого глаза? Господин Гале живет с шестнадцатилетней девчонкой, а кому это придет в голову? Да хотя бы и твоей жене? Признайся же, старый развратник, уже одно то, что ты изменяешь ей прямо здесь, под самым носом у нее, прямо-таки под самыми ее усами (есть, есть у нее усы!), составляет уже половину твоего счастья. Я-то знаю тебя, ты любишь мутную водицу. В том прудике в Вору, о каком я тебе сказывала, водятся престранные, диковинного вида твари, нечто вроде сороконожек, только подлиннее... Поплавают в прозрачной воде у поверхности и вдруг нырнут, и на том месте, где они были, поднимается из глубины облачко мути. Так вот эти козявки похожи на нас! Между дурачьем и нами тоже стоит такое вот облачко. Тайна. Великая тайна... И когда ты узнаешь ее, меж нами будет такая любовь!