— Это верно. — Бен ткнул докуренную сигарету в фарфоровое блюдо. — Извините, что-то меня занесло.
Она шумно выдохнула, все еще пытаясь взять себя в руки.
— Но что я вам такого сделала, что вы так разозлились?
Он не был готов к откровенности, не мог обнажить перед ней свою старую, еще не зажившую, рану — он просто устало прикрыл глаза.
— Вы здесь ни при чем. Просто работа такая. Чувствуешь себя, словно на тонкой проволоке, натянутой над очень глубоким рвом.
— Ладно, будем считать, что это так. — Хотя она не такого ответа ждала, какой хотелось получить: она услышала только полуправду. — Сейчас трудно быть объективным.
— Давайте на время заключим перемирие. Я не слишком высокого мнения о вашей работе, а вы — о моей.
Она немного помолчала и согласно кивнула:
— Договорились.
— Вот и хорошо. — Он подошел к ее столу и взял наполовину пустую чашку с кофе. — Горячего не найдется?
— Нет. Но могу заварить.
— Не беспокойтесь. — Он прижал руку ко лбу, неожиданно почувствовав разламывающую над бровями боль. — Еще раз извините. Работаешь как вол, а получается, что топчешься на месте, единственный полученный результат — так это то, что пресса что-то пронюхала.
— Я понимаю. Возможно, вы не поверите, но я в не меньшей степени окунулась в это дело и чувствую такую же ответственность. — Она опять замолчала, но на сей раз между ними словно протянулась невидимая ниточка, какое-то общее чувство объединило их. — В этом-то вся трудность, верно? В том, что чувствуешь ответственность.
«Она хорошо знает свое дело», — подумал Бен, по-прежнему не отходя от стола.
— Никак не могу отделаться от ощущения, что он готовит новый удар. А мы все так же бродим впотьмах, доктор. Прессу мы завтра убедим, но от этого ничего не изменится. Мы-то знаем, что не продвинулись вперед ни на йоту. И даже если вы выясните причину убийств, очередной жертве от этого легче не станет.
— Бен, все, что я могу, — это рассказать о внутренней сути этого человека.
— Признаться, мне на это наплевать. — Он повернулся и поглядел на нее. Теперь она уже вполне овладела собой. Об этом говорили ее глаза. — Когда мы поймаем его, а поймаем его обязательно, тогда пригодится ваш психологический портрет. Другие добавят к нему что-нибудь свое. Потом вас или кого-то из ваших коллег призовут на освидетельствование и его… отпустят.
— Его поместят в психиатрическую лечебницу. А это не курорт, Бен.
— А по прошествии времени врачебный консилиум объявит его здоровым.
— Все не так просто. Вы знаете законы лучше, нежели я. — Она покрутила спускающуюся с виска прядь волос. И он был прав, и она тоже. Но от этого все становилось только сложнее.