Эд вел машину вниз по Шестнадцатой. Неторопливую езду он любил так же, или почти так же, как визг тормозов на полной скорости. Для простого, более или менее добродушного человека уличные гонки — не такой уж большой грех. Рядом с ним сидел молчаливый Бен, обычно не упускавший случая сделать несколько колких замечаний по поводу езды напарника. В конторе к этому все давно привыкли. А сейчас молчание свидетельствовало о том, что его мысли были далеко, но где именно, Эд не мог сказать. Даже включенную напарником кассету Тани Такер Бен не заметил. Здесь нужен более привычный к рефлексии ум, которым Эд не обладал.
— С делом Борелли у меня все. — Он с удовольствием слушал, как Таня жалуется на ложь и предательство.
— Что? Ах да, у меня тоже бумаги готовы. Думаю, суду больше двух дней в следующем месяце не понадобится. Окружной прокурор быстро закончит дело.
— Хотелось бы! Зря, что ли, мы бегали как очумелые в поисках свидетельских показаний?
Молчание опять заполнило машину. Эд мурлыкал что-то вслед за Таней, потом пропел несколько нот вместе с хором, затем снова замурлыкал.
— Слышал, что случилось у Лоуэнстайн? — спросил он. — Муж всю кухню залил водой. Опять что-то сломалось в системе стока.
— Так всегда бывает, когда с гаечным ключом по квартире расхаживает бухгалтер.
Бен зажег сигарету и приоткрыл окно, чтобы выпустить дым наружу.
— Пятнадцатая, — заметил Эд. — Вряд ли ты добьешься чего-нибудь, если обкуришь всех на пресс-конференции.
— Я никого не собираюсь обкуривать, я просто люблю курить. — И в доказательство он глубоко затянулся, выпуская дым в сторону. — Это одно из самых больших наслаждений, какие изобрело человечество.
— Ну да, вместе с попойками, после которых блюешь себе под ноги.
— У меня с башмаками все в порядке, Джексон. А вот один мой приятель, помню, свалился, как подпиленное дерево, влив в себя предварительно полгаллона водки, смешанной с морковным соком.
— Мне просто захотелось вздремнуть.
— Ну да, уткнувшись лицом в пол. Если бы я не подхватил тебя, едва не получив грыжу, то был бы сломан твой большой нос. Что ты, черт возьми, улыбаешься?
— Если ругаешься, значит, траур по себе уже не поносишь. Знаешь, Бен, а она на самом деле хорошо держалась.
— А кто спорит? — При очередной затяжке Бен буквально вонзил зубы в фильтр. — И кто сказал, что я вообще думаю о ней?