Он же настаивал, что ей нужно прилично выглядеть, а у неё нет подходящих вещей, и со смехом добавил, мол, на Черити такие наряды всё равно не налезут.
Черити побагровела, но не издала ни звука. Амелия пожалела её за такую бесхребетность, но смолчала, зная, что та подобные высказывания не одобрила бы.
Черити ей даже нравилась, несмотря на неизменное подозрительно-сдержанное отношение. Русалка понимала, что жена Барнума считала её мошенницей, авантюристкой, которая хочет обвести мужа вокруг пальца. Ничего нелепее и придумать было нельзя, уж если дело дойдет до мошенничества, Амелия знала от кого его ожидать.
Ей не нравилось, как Барнум относился к жене и детям. Он не баловал их вниманием, не выказывал особой любви к дочкам и откровенно высмеивал Черити в присутствии посторонних.
Первоначальное впечатление Амелии о Барнуме, как о законченном эгоисте, который думает только о себе, не считаясь ни с кем, кроме публики, приносящей доход, с каждым днём только крепло.
Амелия охотно отказалась бы от новых нарядов не только из-за унижения Черити. Она никогда не носила ничего подобного, а теперь придётся надевать платья с корсетами, по пять-шесть нижних юбок, капоры с такими широкими полями, что Амелия не могла видеть стоящего рядом, накидки с капюшоном, чёрные кружевные перчатки, которые рук не грели, но были в моде, поскольку добавляли кокетливости.
Выходя на улицу, женщины брали с собой зонтик. Амелия так глупо себя чувствовала, закрываясь им от солнца, что частенько он так и оставался болтаться на руке без дела.
Впервые увидев себя в зеркале с волосами, уложенными на прямой пробор и собранными в пучок сзади, и со всеми положенными даме безделушками, она не сдержала слёз.
Черити, помогавшая ей одеться и ожидавшая, что Амелия будет в таком же восторге, как она сама, спросила:
– Да что же с вами такое?
Амелия, забыв, что у вежливых людей правду говорить не принято, выпалила:
– Я совсем как человек.
Когда Черити опасливо поинтересовалась, чего же Амелия ожидала, та утёрла слёзы и с напускной радостью воскликнула, что у неё никогда не было таких прекрасных вещей.
Она их ненавидела до последней тесёмки, оборки и кружева, и каждый день с нетерпением ждала той минуты, когда можно будет наконец избавиться от многослойных одеяний, расшнуровать корсет и распустить волосы.
Она завела привычку лежать в постели нагишом поверх одеяла, убежденная, что все эти наряды медленно её прикончат, если коже не давать подышать.
Юбки более всего раздражали в тесной толпе, например, на пароме. Они постоянно путались с подолами других дам и задевали штанины мужских брюк. Амелии так и мерещился непрерывный поток извинений ниже колен.