Буриданов осел (Бройн) - страница 61

Симпатия основывалась на взаимности. Это был тот редкий случай, когда две женщины увидели себя одна в другой. Элла Мантек понимала, что, родись она пятнадцатью годами позже, она стала бы такой же, как эта девушка, а фрейлейн Бродер нашла в Элле образец того, кем она хотела бы и наверняка могла бы стать, в частности и в браке. На примере Эллы и Фреда Мантеков она увидела, что такое бывает: общность без зависимости друг от друга, сосуществование двух суверенов без борьбы за власть, прекрасное равновесие сил, две планеты, чьи орбиты перекрещиваются без всяких осложнений, два солнца на одном небе, два сросшихся дерева, не отнимающих друг у друга света и одинаково разрастающихся ввысь и вширь. Она сразу же почувствовала это по тому, как они обращались друг с другом, как они, хозяева дома, естественно распределили между собой роли на этот вечер, как они говорили друг с другом и друг о друге, давали высказаться, спорили между собой (без неуступчивости) — уважительно, терпимо, ни на секунду не разрывая связующей их нити. Фрейлейн Бродер была очарована обоими и спросила Баумгертнера, этого гения бестселлеров и флирта (то есть приспособленчества), своего неотлучного новогоднего кавалера, о них обоих, и он подтвердил ее мнение, правда на свой лад, не в чистом виде, а с пряной примесью цинизма, с помощью которого он ошибочно рассчитывал обеспечить себе успех у этой холодной женщины. «Да, вы правы, но им пришлось отчаянно поработать над собой, чтобы дойти до этого изнуряющего состояния брачной демократии, противоречащего не только природе, но и рассудку, всегда тяготеющему к наибольшим удобствам. Такие утомительные отношения можно себе в крайнем случае позволить с любовницей, от жены же требуют безоговорочного восхищения, хозяйственного таланта и по возможности умения печатать на машинке. Быть значительными личностями испокон веков дозволялось лишь гетерам и метрессам. Даже Гёте в конце концов женился на Христиане, а не на госпоже фон Штейн». Конечно, фрейлейн Бродер удивилась, что подобное говорит великий Эбау, творец столь великолепных брачных боевых содружеств, как союз Эрны и Фрица Штандфест (и тут же спросила его об этом, в ответ на что ей была преподнесена теория о большой и малой правде и о литературе, идущей на шаг впереди жизни), но не рассердилась, потому что достаточно хорошо знала флиртующих мужчин; Эбау был лишь еще одним доказательством того, сколь бесплодны разговоры с ними, он ничего не рассказывал ни о себе, ни о своем творчестве, поддакивал каждому слову, слетавшему с ее желанных губ, болтовней прокладывал себе окольный путь к цели, он принимал всерьез не ее, а ее тело, ведь не просвещать ее хотел он, а сделать податливой, думал не то, что говорил, говорил многое, думая только об одном, с помощью слов шел в тайную атаку на нее, заранее уверенный в победе, хвалил ее красоту и ум в расчете на то, что и она найдет его красивым и умным, не упоминал о своей славе (отвечал даже, если кто-нибудь намекал на нее: «Многие уже видели свое имя высеченным на камне, а потом оно оказывалось начертанным лишь на прибрежном песке»), но отлично знал, как слава эта втихомолку работала на него, какое воздействие оказывала на всех знавших его женщин. (А кто в нашем телевизированном мире не знал его!) Да и на фрейлейн Бродер мысль — великий Эбау ухаживает за мной! — подействовала бы, будь она одинокой, то есть несколько недель назад. Теперь же фрейлейн Бродер подумала: «Нет, ты не мой герой, только не ты, хотя у тебя слава и борода, и, будь ты даже еще более ловким, ничего бы у тебя не вышло, меня больше не прельщает все это — ни цинизм, ни известность, ни очаровательное иронизирование над собой, ни даже обезоруживающая прямота: „я считаю вас выдающейся женщиной“ (то есть прекрасной любовницей), — с этим покончено, но, признаюсь, мне приятно быть настолько уверенной в себе, чтобы ни секунды не бояться, будто я здесь что-то упускаю, поверь, все это ни к чему, побереги свои силы, ведь ты поэт, можешь ли ты быть таким нечутким и не замечать, как скучно мне выслушивать шуточки в ответ на серьезные вопросы? Разве ты не чувствуешь, что происходит между мной и Карлом, как крепки связывающие нас узы, как они нерасторжимы?» Любовь помогла ей стать нечувствительной к посторонним эротическим возбудителям, продубила ее кожу, закалила, сделала непроницаемой, как броня, а душа ее в то же время чудодейственно раскрылась навстречу всему, что казалось сродни ее чувствам, — теплу, красоте, добру, и этому празднику, и заботливым хозяевам. Поездка сюда представлялась ей чем-то вроде приключения. И теперь она все ждала, когда же оно начнется. На незнакомое окружение Эрп продолжал реагировать как человек из самой глухой провинции, за вежливостью таил враждебность и недоверие, ожидал пренебрежения, оскорбления, презрения, насмешек и, не встречая их, быстро настраивался на общий лад, скрывал свою неосведомленность, уклонялся, стремился не задавать неудобных вопросов, а фрейлейн Бродер не отказывалась ни от жажды открытий, ни от самой себя. Ее неизменно интересовало, как другие отнесутся к ее точке зрения. Застенчивость, присущую и ей, она всегда преодолевала гордостью и щекочущим чувством новизны, знакомым ей с детства, когда она впервые отправилась в путь, чтобы открыть город и людей, сперва ближайшее окружение со всякого рода пенсионерами, поденными рабочими, потаскухами, спекулянтами, продавцами газет, относившимися вначале к новому строю (в который она просто вросла) как ко всем прежним режимам: со втянутой в плечи головой, хитрой осмотрительностью, жизненно необходимой изворотливостью; потом круги знакомств расширились, охватили пространство от Александерплац до Тиргартена, от Северной гавани до Кройцберга. Подруги по школе и Союзу молодежи были дочерьми владельцев мебельных магазинов, мастеров точной механики, директоров фабрик; фрау Кинаст, почитаемая учительница, импонировала ей своим прошлым в КПГ. Амурные дела прежде приводили фрейлейн Бродер в виллы Панкова, на дачи в Грюнау, в квартиры над магазинами Фридрихсхайна, теперь она впервые оказалась в высотном доме на Карл-Маркс-Аллее, в современной, со вкусом (и наверняка недешево) обставленной квартире, в гостях у научной сотрудницы и работника министерства, и ей импонировал не их оклад, а их несомненно более широкое представление о важных вещах, их кругозор: они знали больше, чем писалось в газетах. И она хотела извлечь из этого пользу, хотела знать, что собой представляет доктор Брух, и почему фрау Баумгертнер без малейших признаков неудовольствия позволяла своему удачливому супругу вступать на боевую тропу для завоевания незнакомых женщин, и что делал Краутвурст в министерстве, и, прежде всего, как сюда попал Хаслер (его присутствие было для нее такой же неожиданностью, какой была бы встреча здесь с Теве Шуром