После трапезы мне удалось сбежать от нянек и дядек-надсмотрщиков в теплый уют конюшен. Я надеялся успеть повеселиться, прежде чем старый сморчок Макдтер отыщет и вздует меня как следует. Мальчишка-конюх вопросительно взглянул на меня снизу вверх.
— Мьерр?
— Расскажи мне новости.
Никто не умел рассказывать их так, как делал это Мейр. Но признанным асом пустопорожней болтовни был, несомненно, его старший брат Мальберр. Я хохотал до слез. Повествование о том, как разгневанная герцогиня выплеснула в лицо паяцу содержимое ночного горшка, казалось достойным быть занесенным в анналы истории. На шум стали подтягиваться остальные. В обществе простых конюхов с их грубоватыми шутками я чувствовал себя куда лучше, чем в мире фальшивых улыбок и изысканных манер. Когда в гогочущую компанию ворвался дряхлый полуглухой сокольничий и, размахивая руками, начал кричать, чтобы мы вели себя тише, я чуть не свалился с перегородки в стойло, из которого хихикающий Мейр как раз выскребал навоз. Сокольничий был незаменимым человеком, потому что он знал о птицах все, но вот с чувством юмора у него было туговато.
Вечером вернулся отец, и жизнь повернула в прежнее русло. Закончилось лето у моря. Начиналась осень, полная фальшивых улыбок и изысканных манер.
19…ЛИШЬ ТО, ЧТО ВИДИМ МЫ В СЕБЕ…
Уроки политики были страшнее, чем уроки письма, счета, иностранных языков и истории, вместе взятые. Я бежал от этой скукотищи при любой возможности. Я вел себя ужасно. Дерзил учителям. Опаздывал на занятия. Увильнув из-под надзора Макдтера, я стремглав летел на конюшни, мчался к псарням или торчал у загона со свиньями, после чего возвращался в кабинет, довольный и благоухающий. Почуяв дивный аромат, сестричка брезгливо морщилась и, вздернув подбородок, демонстративно отворачивалась к окну. Воспитание не позволяло сказать то, что вертелось у нее на языке. Дети вассалов, проходящие учебу в замке, встречали мое появление круглыми глазами. Возможно, именно их присутствие не позволяло брюзжащему Макдтеру отдраить меня прямо на месте. В будущем эти сыновья будут служить мне так же, как сейчас их родители служат моему отцу. Так зачем позориться раньше времени? Брызгая слюной, старый Макт выставлял меня из комнаты с напутствием принять ванну и переодеться. В эти незабываемые минуты я с большим трудом сдерживал улыбку. Сестра была готова взорваться от негодования. Изводить ее было приятно. Подобные моменты стоили того, чтобы ответить за них впоследствии. Отец смотрел на мои выходки сквозь пальцы, но Макдтер не дремал и честно исполнял свой долг: мои уши горели двадцать четыре часа в сутки. Но, несмотря на все его усилия, это не останавливало меня от новых проделок.