Сигизмунд фон Айзенштайн, «Записи о лодомерской жизни»
Изяслав знал с детства: жизнь рутенийца ничего не стоит, если его не защищает государство. Оно дает отпор верлам. Оно направляет демоноборцев. Оно выжимает из крестьян многое, чтобы сохранить все. Изяслав воспринимал столицу не как сердце. Для него царский трон во Владимире был мозгом огромного израненного существа, которое уже несколько веков цеплялось за свою жизнь.
Себя же Изяслав видел одним из когтей этого существа. Он не представлял другой жизни с тех пор, как впервые сел на коня и проехал по двору, держа поводья пухлыми детскими ручками. Строго говоря, он ехал не сам — коня вел отец, но для четырехлетнего мальчика это все равно достижение. Он не просто знал, что вся его жизнь пройдет на войне; он свыкся с этим, принял такую жизнь окончательно и бесповоротно.
Умов, усердно изучавший историю, иногда рассказывал о временах до Прорыва, когда Отец драконов еще не вернулся. С точки зрения Изяслава, описание этих времен было сильно приукрашено. Сам Умов не мечтал вернуться в сказку и, как считал Игнатов, правильно делал. Лучшая жизнь на этой земле оставалась для Изяслава чем-то очень далеким, лежащим на самом горизонте. Изяслав твердо знал, что никакого светлого будущего он не увидит: вся его жизнь — вечная война за это будущее. Наводненный нечистью мир — вот реальность, в которой он жил. В этой реальности жили его родители и деды. В этой реальности будут жить его дети. Если они еще будут, эти дети.
Младшим сыновьям бояр не светило значительной доли в наследстве. Изяслав служил на жалованье; своего поместья у него не было. Он, конечно, мог жениться уже сейчас, но без земли или высокого звания нечего думать о невесте из хорошего рода. Именно поэтому Изяслав даже не думал жениться: оставить детей даже не боярскими детьми, а захудалыми дворянами, ему не позволяла гордость.
Игнатов давно обуздал это чувство, не дав ему превратиться в гордыню. Он очень рано повзрослел и быстро понял, что ослепленный гордыней человек не может командовать людьми. Командир должен выполнять задачу и отвечает за своих людей. Те, кто трясли самолюбием и не смотрели по сторонам, обычно погибали сами и без толку губили бойцов.
Изяслав самолюбием не тряс, но только глупец сказал бы, что у Игнатова не было самолюбия. Он знал, что привело его в Особый приказ.
* * *
Всадники двигались быстро, но без суеты. Их отряд растянулся в цепочку, похожую на волчью стаю — здесь, на границе Степи, все рано или поздно начинают напоминать волков. И рутенийцы, и верлы, и проходимцы без роду и племени рыскали по равнине быстрыми стаями, обезличенными, как сама природа. Любой человек, попавший в Степь, долго избавлялся от ощущения, что он стоит на месте — настолько одинаковым выглядел пейзаж. Здесь, возле Имии, было чуточку больше разнообразия; водная гладь рассекла зеленое поле, и даже неопытный взгляд мог уцепиться за береговую линию.