— Дух времени, — спокойно прокомментировал он, неторопливо доставая сигарету из портсигара, — палка о двух концах: публика требует, чтобы завтрашние газеты распродавались уже сегодня вечером, и, значит, сама лишает себя новостей о событиях, которые произойдут завтра утром; требует, чтобы плоды срывались зелеными и дозревали уже на полках, чтобы рождественские номера журналов лежали в киосках уже первого ноября… Скажите, не предпочли бы вы вкусить плодов действительно спелых?
Она кивнула, но как-то неопределенно.
— Меня пригласили в качестве свидетеля? — поинтересовался Клейн, потом спокойным, как бы безучастным тоном добавил: — Или, может, я совершил какое-нибудь серьезное преступление — убийство, например?
Девушка сконфузилась и попыталась что-то сказать в ответ, но тут раздался звонок. Ее проворные пальцы утопили клавишу на пульте. Она произнесла в микрофон:
— Хорошо, мистер Диксон, — и вновь нажала клавишу. Когда она подняла глаза и обратилась к Терри Клейну, в ее голосе прозвучало некоторое облегчение: — Прокурор ждет вас, мистер Клейн. Прямо через вертушку, потом по коридору, в самом конце.
Терри Клейн улыбнулся ей в знак благодарности, прошел по длинному коридору и распахнул дверь. Секретарша, сидевшая за столом гордой свечкой, кивком головы указала на дверь с табличкой «Без разрешения не входить».
— Сюда, пожалуйста, мистер Клейн.
Терри открыл дверь.
Паркер Диксон, сидя в массивном кожаном кресле, подписывал какие-то бумаги. Он поднял голову и сказал:
— Доброе утро, мистер Клейн. Присаживайтесь вон в то кресло, пожалуйста. — Не закончив фразы, он вновь обратил свой взор на бумаги, молниеносным росчерком пера поставив подпись; девушка с усталыми глазами механически промокнула ее, прокурор тем временем уже ставил следующую. Когда все бумаги были, наконец, подписаны, она аккуратно сложила их в плетеную корзинку и вышла из кабинета, стараясь ступать тихо, словно боялась потревожить сокровенные мысли прокурора.
Прокурор поднял голову.
Ему было чуть больше пятидесяти. Он улыбнулся отработанной улыбкой опытного политика. Глаза его были настороженными и не улыбались. Сердечность, запечатленная на его лице, была столь убедительной, что мало кто смог бы заметить, сколь холодны и бесстрастны эти глаза.
— Сожалею, что вынужден побеспокоить вас, мистер Клейн, — без всяких предисловий начал Паркер Диксон, — но обстоятельства исключительной важности заставляют меня задать вам несколько вопросов.
— Так в чем, собственно, суть этих ваших обстоятельств? — спросил Клейн. — К чему прикажете готовиться, к чему-то страшному или приятному?