Художник удивляется, однако магнитофонные шумы не возбуждают волнения. Ничто не способно вывести его из равновесия. Он снова поворачивает голову налево, потом направо и направляется налево. Медленно, осмотрительно он идет вперед, видит, как ступают его ноги, но боли больше нет, ему не нужно от нее убегать.
Он доходит до конца коридора, не подволакивая ноги, не шаркая, как ходят больные и усталые люди. Никто не попадается ему навстречу, слева и справа только ряды белых дверей, которые слегка выпирают вперед, как дверцы величавых, безучастных холодильников. В конце коридора, наконец, окно. Он смотрит наружу, но не смеет его открыть. И в тот же момент осознает, что это было бы и невозможно. Он настолько уверен в этом, что ему даже не нужно протягивать руку, чтобы проверить.
Снаружи, очевидно, ночь, белая ночь. Прожектора, испускающие белый резкий свет, направлены в никуда, во всяком случае нет ничего, что можно было бы принять за цель для этого света. Световые лучи равнодушно перекрещиваются и потом уходят без следа в бессмысленный черный фон, нет, не глухой черный, а защитно-серый, да, защитный серый цвет, на стесненном горизонте.
Лишь одно вызывает у него изумление. Снег. Легкий и густой, его белые хлопья нежно роятся перед прожекторами, не затемняя их, а только мгновенно освещаясь их светом, и падают дальше вниз, где уже образовалось толстое белое покрывало.
Он стоит некоторое время у окна и созерцает этот тихий снегопад, выдыхает на стекло слово «Минск», пытается проследить снежинки глазами. Он погружается в их покой, в чувство бессмысленного, как снег, наслаждения, прожектора напоминают ему фары катафалка, таращащиеся поздним вечером в пустой пейзаж.
Откуда он выехал утром? Было это сегодня или в какой-то другой день? Он хочет вспомнить название некоего места, но оно выпало у него из головы. Шато бормочет он, зáмок, и потом еще раз – зáмок. На ум приходит имя Жанна д’Арк. К чему бы это? С определенностью он знает лишь, что это было летом, в августе, несомненно, в августе.
Он прекращает вспоминать, поворачивает налево и медленно всходит по лестнице, безболезненный перебор шагов доставляет ему теперь некоторое удовольствие, приводит в тихое изумление. Даже подъем не вызывает никаких неудобств. Этажом выше он опять находит такой же кажущийся бесконечным коридор, который, однако, освещен менее ярко, чем тот, из которого он пришел. Он снова становится у окна, пытается разглядеть в дали горизонт, линию домов, жилую башню, какой-нибудь признак, который мог бы указывать на город. Но яркая завеса снега и конусы прожекторов закрывают ему обзор. И все-таки это был август…