— Остальным, — говорит, — сховаться в кущах и ни в коем разе не попадаться на глаза их высоко-дительству! Поняли?
— Так точно, вашбродь! — уныло ответили солдаты и полезли в заросли кормить комаров.
Казакевич сошел на берег и был торжественно, но всем правилам, встречен. Осмотрев пост, он остался доволен и отменным порядком, и бравым видом солдат.
— Только почему их двое? — спрашивает. — Ведь по списку нижних чинов, кажется, семь?
— Так точно, ваш-высоко-дительство, семь! — ответил командир поста. — Два здесь, а остальные на работах, валят в тайге лес на дрова.
— Понятно, — кивнул адмирал и направился к поджидавшей его шлюпке. — Прощайте, ребята!
— Сми-и-рна! — проорал унтер-офицер положенную в таких случаях команду, и тут случилось непредвиденное: из кустов выскочили и вытянулись «во фрунт» пятеро полуголых бородачей.
— Эт-то что такое? — изумился Казакевич.
— Это… это, ваш-высоко-дитство, местное племя, туземцы! — нашелся командир поста, исподтишка показывая кулак «туземцам».
— Вон как… Значит, приобщаете их к цивилизации?
— Так точно! — рявкнул унтер. — Приобщаем к этой самой…
— Ну-ну, — молвило начальство и отбыло на корабль.
Об этом случае узнала вся флотилия и долго еще смеялись над тем, как в заливе Ольга унтер-офицер имярек обнаружил новое туземное племя…
— А может, это анекдот, дорогой капитан? — все еще смеясь, спросил Мирослав.
— Может, и анекдот, — не стал спорить покладистый Фабиан Хук.
— Яныч! — послышался из котлована укоризненный голос техника. — А где же обещанный раствор?
— Ох, извини, Петрович. Заболтались. Сейчас будем работать.
Яновский полупроснулся от непонятных звуков. Еще не пробудившись окончательно, он понял, откуда они, и улыбнулся в темноте. В ночи за раскрытым окном тихо-тихо шелестел дождь. Это был даже не дождь, а едва слышный шепот, словно природа о чем-то шушукалась сама с собой. Лишь где-то поблизости, с карниза или с крыши падали — хлип-хлюп — редкие тяжелые капли, а дальше, в глубине сада, и за оградой, в тайге, слышалось сплошное пш-пш-пш…
Мирослав долго лежал с закрытыми глазами, потом открыв их, пока не понял, что больше не заснуть. Он оделся, стараясь не шуметь, зажег на террасе фонарь и вышел в сад. Да, дождя как такового не было, но природа изнемогала от влаги: в свете фонаря серебрилась густая водяная пыль, ветви голых еще, мокрых деревьев жирно блестели; земля, набухая и раскисая, издавала под ногами смачное чавканье.
Это шла, хлюпая носом, серенькая приморская весна, следом, ей в затылок простуженно дыша, топало мокротуманное лето. Они были почти неразличимыми близнецами.