— Я не художник, — ответил Острандер. — Просто мне кажется, что зарисовки в альбоме лучше, чем фотоаппарат, запечатлевают виды. Мне нравится вспоминать потом то, что я видел своими глазами, а фотограф из меня никудышный. Я всегда держу фотоаппарат не под тем ракурсом или забываю перемотать пленку. Но даже когда я сосредоточусь и сделаю отличный снимок, выясняется, что я забыл про выдержку, и картинка получается серой и темной. А с альбомом проще, я могу зарисовать все, что хочу. — Он кивнул на альбом, который держал под мышкой, но не показал ни одного наброска. — Если интересуетесь пейзажами, — жизнерадостно продолжал Острандер, — я с удовольствием пойду с вами, буду вашим проводником и покажу вам прелестнейшую поляну в мире.
— Мы были бы очень рады.
Мертон Острандер повернул назад и легко зашагал по тропинке, как человек, привыкший к долгим пешим прогулкам. По дороге он рассказал о трагедии, случившейся в гостинице.
— Хозяин потерял жену всего несколько дней назад. Она всю жизнь собирала грибы в окрестных лесах, но в последнее время у нее стало портиться зрение, а вы знаете здешних людей: на очки они никогда не потратятся. Да и мадам Шарто очки казались чем-то слишком экстравагантным. Только так я могу объяснить несчастье.
— Поганки? — спросила Линда.
— Очевидно, да. И, судя по всему, поганка оказалась лишь одна, потому что отравилась только она. — Острандер помолчал немного и передернул плечами: — Я ел вместе с ними. Понимаете, грибов было совсем немного, всего несколько штук, но я часто* думаю, что случилось бы… что могло бы случиться со мной…
— Они жили вдвоем? — поинтересовалась Линда.
— Нет, у них есть дочь Мари. Странно, что вы ее не встретили. Она очень мила, но еще не оправилась от потрясения. Ей всего шестнадцать, хотя выглядит на все двадцать. Смуглая, хорошо сложена, с огромными блестящими глазами. А вы надолго сюда?
— Всего на одну ночь.
— А-а… — По лицу Острандера пробежала тень разочарования.
— А вы тут давно живете? — спросил Трентон.
— Несколько недель, — рассмеялся Острандер. — Не помню уже — шесть или восемь. Здесь, наверху, время тянется медленно, как стрелки старомодных часов, но в гостинице, конечно, теперь все по-другому. Повсюду царит горе… а я в какой-то мере как бы член семьи и не решился уехать, потому что разделяю их чувства. Оба в чем-то зависят от меня. Впрочем… ладно, давайте поднимемся на плато и полюбуемся оттуда пейзажем. А вы сами, кстати, не художница?
— С чего вы взяли?
— Не знаю. Просто спросил.
Она решительно покачала головой:
— Как и вы, я иногда делаю зарисовки в альбоме, просто чтобы потом вспомнить виды, игру теней и все, что видела, но… — Она нервно засмеялась и сказала: — Мои рисунки так топорны, что, кроме меня, никто не сможет уловить в них ни капли смысла… никто.