Я, кстати, помню то время. Мама постоянно поила меня какими-то мерзкими отварами, а папа ежедневно приносил домой куски слизистого мяса, которое готовили специально для меня. Было противно, но питательно, а будучи послушным мальчиком, я ел и особо не жаловался.
В это же время из соседних квартир и подъездов ежедневно выносили трупы, покрытые красными пятнами. Моих тогдашних дворовых приятелей, а также мужчин, женщин и стариков. Из окна своей квартиры я с интересом ребёнка, ни разу в жизни не сталкивавшегося со смертью, наблюдал, как их тела небрежно закидывали в кузов грузового дымовика.
А вокруг машины плакали наши соседи, и я думал, что это как-то странно, но мама всегда говорила, что они просто расстроены тем, что их родные вынуждены уехать от них далеко и надолго. Нашу семью в те дни считали благословлённой Древом, но только теперь я понимал, что остался жив, благодаря, судя по всему, отцу и его познаниям в алхимии.
Тогда же я, постучав к своему лучшему другу Ваське, узнал от его заплакавшей после моего вопроса мамки, что: «Васенька уехал жить в другой Полис и больше никогда не вернётся». Из-за чего очень на него обиделся, ведь он бы мог предупредить о таком приключении, и я, если бы родители отпустили, поехал бы, наверное, с ним! Ведь другие полисы — это так интересно!
Мои размышления и воспоминания прервал вышедший к самому древу Жрец. Который, обведя взглядом пределы внутренних чертогов стен Уробороса, быстро прервал все обсуждения, шепотки и разговоры даже среди могущественных клановых Глав. После чего произнёс:
— Листья Древа! Побеги, выросшие из зёрен его и охранённые Уроборосом! Прислушайтесь к словам моим, ибо ныне два листка…
Жрец говорил долго и нудно, но ни разу в своей речи не помянул пресловутых «Шипов ненависти», о которых так любил рассуждать директор Бояр. По его словам выходило, что драться до смерти в нашем возрасте, конечно, нехорошо, но если уж случилось, то лучше один раз удалить больной побег, нежели ждать, покуда он заразит остальные. А так он говорил нужные и правильные вещи, но, к сожалению, заворачивал их в такие словестно-ботанические конструкции, что далеко не всегда удавалось вникнуть в смысл всех приводимых им притч, метафор и аллюзий.
Впрочем, если пикантные подробности студенческой жизни Ольги и Марфы каким-то образом перебили мой пессимистический настрой, то длинная проповедь жреца Древа, хоть и действовала усыпляюще, но позволила мне сосредоточиться! Выкинуть из головы мысли и видения на тему очень близкого общения с барышнями без явного покушения на их честь. А также вдруг взявшуюся непонятно откуда иррациональную ревность.