На седьмые сутки после возвращения из Плимута подготовка к выходу в море завершилась, и в последний день в порту Уильям устроил в столовой Хай-Уилда роскошный ужин.
Кэролайн посадили между Уильямом и Гаем за длинным обеденным столом. Том сидел напротив нее, однако стол был слишком широк для непринужденной беседы через него. Но это не имело значения, потому что Том впервые совершенно не мог придумать, что сказать. Он мало ел, почти не притрагиваясь к лобстеру и морскому языку, своим любимым блюдам. Он с трудом мог оторвать взгляд от чудесного, безмятежного лица девушки.
Зато Гай почти сразу выяснил, что Кэролайн любит музыку, и они нашли общий язык. Гай под руководством мастера Уэлша научился играть на клавесине и лире, изящном, модном струнном инструменте. Том же не проявил никаких способностей в этом деле, а что до его пения, то мастер Уэлш говорил, что от него любая лошадь встанет на дыбы.
Во время их пребывания в Лондоне мастер Уэлш водил Гая и Дориана на какой-то концерт. У Тома очень кстати заболел живот, что позволило ему не ходить с ними, но теперь он горько об этом сожалел, наблюдая, как Кэролайн с откровенным восторгом слушает рассказ Гая о том вечере, о музыке и о блестящем лондонском обществе. Гай, похоже, мог даже припомнить, какие именно платья и драгоценности надели женщины на концерт, и большие фиолетовые глаза не отрывались от него.
Том попытался отвлечь ее внимание от Гая рассказом об их посещении Бедлама в Мурфилде, где они видели сумасшедших в железных клетках.
– Когда я бросил в одного из них камень, он схватил собственное дерьмо и швырнул в меня! – с удовольствием сообщил он. – К счастью, в меня он не попал, зато угодил в Гая.
Верхняя губа Кэролайн, похожая на бутон розы, слегка приподнялась, словно она учуяла то, о чем ей поведали, а ее взгляд, ставший пронзительным, как у василиска, прошил Тома насквозь, заставив его онеметь. А она опять повернулась к Гаю.
Дориан, напряженно выпрямившись, сидел между Агнес и Сарой в самом конце стола. Девочек скрывал от взглядов родителей ряд букетов в серебряных вазах и высокие канделябры. Они хихикали и перешептывались в течение всего ужина, болтали всякую ерунду, обменивались пустыми шутками, которые им самим казались умными, и им даже приходилось прикрываться салфетками, чтобы сдержать веселье.
Дориан буквально корчился от смущения и страха, что лакеи, стоявшие за спинами гостей, могут рассказать о его страданиях в комнатах слуг. Тогда даже последний мальчишка с конюшен, бывший его закадычным дружком, начнет его презирать как простофилю.