Они давно оставили за восточным горизонтом Мадейру и Канарские острова, но чем дальше они забирались в экваториальные воды, тем медленнее становилось их движение. Иной раз они лежали в дрейфе целыми днями, и паруса безвольно болтались на мачтах, а поверхность океана вокруг них была гладкой, как стекло, и безмятежность этих пылающих вод нарушали только комья саргассовых водорослей да стайки летучих рыб, прыгавших над ними.
Солнце жгло безжалостно и неустанно.
Хэл знал о тревоге и слабости, которые могли напасть на команду на этих изнурительных широтах, знал, что жара может вытянуть из людей жизненные силы и решительность. Он изо всех сил старался не дать своим людям погрузиться в трясину скуки и уныния. Поэтому военные учения проходили каждый день; Хэл организовывал также состязания в беге от кормы до грот-мачты и обратно, выставляя одну вахту против другой. Даже Том и Дориан участвовали в них, к пискливому восторгу Отродий Битти, как Том прозвал Агнес и Сару.
Потом Хэл приказал плотникам обоих кораблей и их помощникам поставить банки на баркасы. Баркасы спустили на воду, и команды гребцов «Серафима» принялись соревноваться с гребцами «Йоркширца», дважды обходя кругом оба замерших корабля; призом победителям служила красная лента и дополнительная порция рома.
Ленту после первых гонок повязали на бушприт «Серафима», и потом она служила символом почета, переходя с одного корабля на другой.
Чтобы отпраздновать завоевание красной ленты, Хэл пригласил Эдварда Андерсона явиться на «Серафим» и отужинать с ним и его пассажирами в каюте на корме. И с некоторым запозданием включил в компанию и своих сыновей, чтобы они помогли развлекать гостей, потому что мастер Уэлш предложил после ужина устроить музыкальный концерт. Уэлш мог играть на лютне, Гай – на лире, а Дориан, обладавший удивительным голосом, мог петь.
Хэл выставил на стол свой лучший кларет, и ужин получился шумным и веселым. Конечно, при таком количестве гостей в маленькой каюте рассесться оказалось нелегко, не говоря уже о том, чтобы как-то двигаться. И когда Хэл наконец призвал к тишине и попросил мастера Уэлша сыграть, немузыкальный Том оказался задвинутым в угол на каком-то табурете и скрытым от общих взглядов резной ширмой, которая отделяла дневную часть каюты от спального места его отца.
Уэлш и Гай начали с исполнения нескольких старых мелодий, включая «Зеленые рукава» и «Испанские леди», приведших в восторг всех, кроме Тома, который мучился отчаянной скукой и потому принялся вырезать кинжалом на деревянной раме ширмы, за которой сидел, свои инициалы.