Шагает он плохо: ноги не держат. Ботинки — черной блестящей кожи, с толстой подошвой (не чета ее кирзачам!) — цепляются за половицы. Майя почти волочет мальчишку. Одна его рука — на Майе, вторая прикрывает темное пятно, все шире расползающееся на груди.
Добрались до следующей комнаты, протащились мимо недавно убитых. Вот синещекий толстяк, по-прежнему лежит у стола, а рядом — тот самый, с тигриными глазами, все еще сжимает в руке пистолет… Вот и те двери, за которыми она пряталась. Дверцы — в дырах от пуль. Стекла разбиты вдребезги. Дальше — темнота коридора. Работай ногами, пацан, не раскисай.
Его кожа пахнет пороховым дымом, а еще еле слышно — кофе с молоком. Майя хорошо помнит этот запах: им всегда в школе давали по средам.
Он дышит все чаще. Выдыхает ей прямо в ухо:
— Romm. Ich heiße August Romm.[15]
Дурак, нашел время болтать!
Вот она — входная дверь. Хорошо, что выломана: задвижку на ощупь искать не надо. Боком пробираемся, боком…
Теперь самое сложное — лестница. Здесь не спрячешься. Перебежками пойдем. Быстро спускаемся на четвертый этаж, там, у дверей, отдыхаем. Потом — на третий. И так — до низу. Понял?
— Ich bin vierzehn,[16] — продолжает он упорно дышать ей в ухо.
Шепот сдавленный, почти хрип. Болтливый какой! Силы береги…
Спускаются по лестнице — быстрее, быстрее! Как бы не покатиться кубарем… Добрались до четвертого этажа, прислонились к стене — пара секунд на отдых. Мальчик дышит тяжело, постанывает. Майя зажимает ему рот ладонью: тихо у меня!
Перестрелка на улице нарастает. А если кто-то забежит в подъезд? Начнет подниматься по лестнице? Как угадать — наши или фрицы? Майя решила, что не будет ждать, просто заволочет мальчика в одну из квартир. Если найдет открытую дверь.
На третий этаж вниз — шагом марш! Работай граблями, шкет, работай! Вот и старые Майины знакомые — четверо лежащих в обнимку трупов. Через них мальчик перешагнуть не смог, совсем осел на пол — пришлось перетаскивать, подхватив под мышки. Перетащила, но перехватить руки не сумела — так и поволокла его до третьего этажа спиной вперед. Его ботинки дробно застучали по ступеням. Шуму-то сколько!
Прислонились к дверям квартиры. Мальчик стоит плохо, ноги подгибаются. Рука, которой он зажимает рану, стала густого красного цвета. Ну вот и твоя кровь у меня на сумке, пятнадцатый… Осталось полпути, пацан, держись!
— Ich hatte drei Brüder. Alle im Krieg gefallen,[17] — выдыхает он, слов почти не разобрать.
Вот болтун, горе какое! Силы береги, кому сказано!
До второго этажа спускались долго. На середине пролета стало ясно, что идти мальчик больше не может, и Майя взвалила его себе на спину. Давно надо было догадаться! Сколько времени потеряли!