Русская революция разрушила не только социальные устои, на которых держалось государство Российское, но и те скрепы между окраинами и центральным ядром, которые лежали в основе устройства Российской империи. Первое явление резче бросалось в глаза участникам Гражданской войны. Выход России из мировой войны, диктатура пролетариата, грабеж «награбленного», сметавшая весь веками установившийся социальный порядок волна восставших низов и исторически окутанный мистическим ореолом «черный передел» земли крестьянством слишком били по воображению и слишком задевали участников Гражданской войны. Второе явление – распад империи из-за центробежных устремлений окраин, переставших ощущать притяжение распущенного большевизмом центра, – вначале осознавалось гораздо слабее, и его смысл и значение обеими сторонами сначала явно недооценивались. Красными самоопределение народов мыслилось все же в рамках нарождавшейся, по их представлениям той эпохи, мировой революции. Белые были склонны пренебрежительно называть его «самостийничеством» и стремились к возрождению Российского государства в пределах и формах дооктябрьского переворота. Широкая автономия Польши и Финляндии были, по существу, максимумом допускавшихся ими уступок центробежным устремлениям. Окраины стремились закрепить независимость или обособленность своего существования. Цели эти были прямо противоположны, и лишь борьба с общим для обоих противобольшевистских течений (и белого, и окраинных) врагом – большевиками временно сглаживала это коренное противоречие в целях борьбы.
Между тем центробежные стремления окраины были объяснимы.
Финляндия, коренные польские земли западнее Немана и Буга, вся правобережная (т. е. расположенная на западном берегу Днепра) Украина (кроме г. Киева), Бессарабия и Закавказье были вовлечены в состав Российской империи лишь примерно за сто лет до начала нашей Гражданской вой ны. Полное замирение Кавказа относится лишь ко второй половине XIX в., и только прибалтийская провинция (Ингерманландия, Эстония и Латвия) вошли в состав империи за два столетия до начала Гражданской войны.
Паралич центра в 1917 г. сразу нарушил то тяготение, которое уравновешивало центробежные стремления окраин.
Уже Февральская революция, свергнувшая создавшую из Московской Руси Российскую империю династию, нанесла непоправимый удар престижу и собирательной способности центра. Историческая роль нашей династии в цементировании разноплеменного государства Россий ского и в связи центра с окраинами, безусловно, была недооценена русской контрреволюцией. Авторитету и престижу центральной власти падением династии был нанесен жестокий удар. Замена понятия государства Российского, исторически вылившегося в Российскую империю, идеей национальной России в корне нарушала те взаимоотношения между центром и окраинами, на которых держалось здание империи. Удельный вес центра упал, а удельный вес окраин повысился. Печальный опыт растратившего за восемь месяцев своего существования в 1917 г. престиж центра Временного правительства ставил под большой вопрос собирательную способность заменившей идею общероссийской династии идеи национальной России. Вопрос был, пожалуй, не столько в том, насколько идея монархии была возможна и уместна в эпоху нашей Гражданской войны, сколько в том, что падение династии в корне меняло иерархию отношений центра к окраинам. Взамен исторически сложившихся взаимоотношений, основанных на подчиненности интересов окраин интересам объединявшего и представлявшего общеимперскую идею центра, рождалась идея договорных отношений между ними. Идея национальной России в разноплеменной империи, наследуя традиции российской монархии, не обладала ни ее авторитетом, ни ее возможностями. Окраины поняли это сразу, и в этом основная причина того разнобоя в стане противников красных, который так типичен для эпохи нашей Гражданской войны. Навыки и приемы императорской России были не по плечу ее наследникам. Падение династии рождало новую эру не подчиненных, а договорных отношений между представителями общероссийского центра и центробежными силами российских окраин.