Но корабль не зазевается. На мостике — Лохов, и корабль послушен каждому его слову, каждому движению.
Лохов ощущал это единение с кораблем, с его сложными механизмами, приборами, людьми.
На мостик поднялся замполит Семенов:
— Какие новости?
— Идем на самом малом, — сказал Антипов. — Чуть не вплотную к берегу. — Он скосил взгляд на Лохова. Семенов уловил в этом взгляде восторг, почтение, даже обожание, и усмехнулся. Что ж, Лохов свое дело знает. Не новичок.
— Никаких примет?
— Никаких.
— Сигнальщик! — крикнул Лохов.
— Есть!
— Повторяйте семафор: «На сейнере, отзовитесь».
Нескончаемо замигал фонарь: буква за буквой… Точка-тире-точка-тире… «На сейнере, отзовитесь… На сейнере, отзовитесь…»
— Дайте в сторону берега ракету! — приказал Лохов.
— Есть!
В черном небе вспыхнул и ненадолго повис сгусток мертвого света. Когда он погас, ночь стала еще чернее.
— Звездочка, товарищ командир! — истошным голосом закричал вахтенный сигнальщик Джигит.
— Какая звездочка? — спросил Семенов.
— Звездочка, огонек. Вспыхнул и погас.
— Где?
— Вон там. — Джигит показал во тьму, в сторону берега.
— Вы не ошиблись?
— Как можно, товарищ командир? Я джейрана за десять километров вижу. У меня глаза как у орла! Весь аул спросите, весь аул скажет!
— Очень много слов, — строго сказал Лохов.
— Виноват, товарищ командир. Только был огонек, честное слово!
Ничего не было видно в кромешной тьме, но Джигит метался по площадке, напряженно вглядываясь в сторону берега, и все время бормотал:
— Был огонек! Клянусь! Был огонек!
Гидроакустик доложил, что очень слабо сквозь шум прибоя прослушивается какой-то непонятный звук — не то стон, не то скрежет.
— На якорь не стать, сорвет, — сказал Семенов.
Антипов посмотрел на командира. Командир знает, как поступить.
— Шлюпку с правого борта изготовить к спуску.
Матросы выскочили на палубу. Бросились к шлюпке. Стали снимать брезент. Он был жестким, будто выкованным из железа, и гулко звенел. Потребовалось немало усилий и ловкости, чтобы стянуть его с «шестерки». А когда его наконец сняли, он вытянулся на палубе промороженным колпаком, все еще храня очертания шлюпки, и казалось, будто рядом с расчехленной шлюпкой стоит еще одна, зачехленная.
Боцман приказал вывешивать шлюпку. Двое матросов прыгнули в нее и взялись за тросы. Один из них был Сеня Коган.
— Коган! — закричал мичман Зуев. — Куда тебя понесло? Вконец закачает!
Но Коган вцепился в шершавый трос обеими руками, замотал головой:
— Я в шлюпочной команде, товарищ мичман. Если не пойду — удавлюсь. И грех — на вашу душу!
Боцман только рукой махнул. Черт с ним, поработает веслами, может, и верно отойдет! Такое бывало.