Все это я вспомнил, когда разговаривал с новичками. Аверин сидел со скучающим видом, и мне казалось, что он просто не верит моему рассказу. Наконец он поднял руку.
— Если я вас правильно понял, товарищ капитан, — равнодушно произнес он, — главная наша задача — не обращать внимания на солнечные зайчики.
— Вот что, товарищ Аверин, — тихо, едва сдерживая злость, сказал я. — Здесь не клуб юных весельчаков, а государственная граница СССР. И если вы этого не поймете, служить здесь вам будет трудно.
А через несколько дней лейтенант Потехин доложил мне о чрезвычайном происшествии. Он обходил участок, когда услышал, что в протоке кто-то плещется. Сначала лейтенант подумал, что это солдаты поставили жерлицу и приманку схватила большая щука. Но потом он увидел брошенную на берегу одежду и автомат и понял все. Аверин вышел из камышей в чем мама родила и, увидев лейтенанта, весело сказал:
— Вода теплая, товарищ лейтенант. Искупайтесь, большое удовольствие получите!
— Ну, вам предстоит еще немало удовольствия, — в тон ему ответил Потехин.
Аверина наказали строго. На комсомольском собрании он еще хорохорился и все пытался доказать, что, в общем-то, ничего страшного не произошло, граница у нас тихая и, пока он купался, никто ее не нарушил. Так что зачем волноваться?
— А вы знаете, — спросил я Аверина, — что в сорок восьмом году трое иностранных агентов, прежде чем перейти нашу границу, месяц жили на ферме у Юханссена? Он с удовольствием принял их, это они сами рассказывали на допросе.
— Так это ж когда было! — усмехнулся Аверин.
— Вы думаете, что Юханссен с тех пор переменил свое отношение к нам и больше не принимает гостей?
— Об этом надо спросить самого Юханссена.
Я видел, что Аверин многого не понимает. Не понимает, что там, за линией границы, действительно начинается чуждый нам мир. И хотя внешне Аверин вроде бы исправился, мое беспокойство не утихало…
В одну из зимних ночей застава была поднята по тревоге. Я сам повел тревожную группу: мы нырнули в глухую черную ночь, как ныряют в глубокий омут. Сзади меня шел Аверин, я улавливал его дыхание. Еще там, на заставе, когда тревожная группа выстроилась, я успел заметить, как блестят у Аверина глаза: это была первая тревога за все время, что он был здесь.
В эту ночь границу перешли лоси — четыре лося, как мы выяснили. Дозор заметил тени, движущиеся по снегу в неверном лунном свете. Должно быть, что-то испугало зверей. Два рванулись обратно, а два ушли на остров посредине залива и, поднявшись по камням, скрылись где-то в голом осиннике.