Мерзкая цаца, высокомерная безмозглая дрянь, даром что красотка…
«Чтоб ты сдохла», – негромко сказала Рут Лессинг отключившейся телефонной трубке.
Собственные слова испугали ее. Такое на нее было совсем не похоже. Бурные приступы ярости были ей совершенно несвойственны, ее всегда отличали хладнокровие, спокойствие и четкость.
«Что со мной?» – спросила она себя.
В тот день Рут Лессинг прониклась ненавистью к Розмари Бартон. И теперь, год спустя, она продолжала ее ненавидеть.
Наверное, когда-нибудь она сможет выкинуть Розмари Бартон из головы. Но пока этот день не наступил.
Она заставила себя вспомнить те ноябрьские дни. Вот она сидит и смотрит на телефон, а в сердце закипает ненависть…
Потом своим приятным и спокойным голосом Рут передала Джорджу суть звонка Розмари. Наверное, добавила она, раз такое дело, ей идти на вечеринку нет смысла. Пусть гости будут разбиты на пары. Но Джордж и слышать этого не хотел!
Наутро после отплытия «Сан-Кристобаля» Рут пришла к боссу с отчетом. Тот выслушал ее с чувством облегчения и благодарности.
– В общем, мы его сплавили?
– Да. Я передала ему деньги, и в ту же минуту убрали трап. – Помедлив, она добавила: – Когда судно отходило от пирса, он помахал рукой и крикнул: «Джорджу привет и поцелуи, передайте ему, что сегодня я выпью за его здоровье».
– Наглец! – воскликнул Джордж. Потом проявил любопытство: – Что вы о нем думаете, Рут?
Голосом, лишенным всяких модуляций, она ответила:
– Как я и предполагала. Слабак.
И Джордж ничего не увидел, ничего не заметил!
«Зачем вы меня к нему послали? – едва не вскрикнула она. – Неужели не знали, что он может со мной сделать? Благодаря вам я со вчерашнего дня – другой человек! И теперь я для вас опасна, понимаете? Я сама не знаю, что могу выкинуть!»
Но вслух она сказала совсем другое, обычным деловым тоном:
– Насчет письма из Сан-Паулу…
Компетентная и толковая секретарша…
Прошло еще пять дней.
И наступил день рождения Розмари.
На работе без происшествий, поход к парикмахеру, примерка нового черного платья, искусное нанесение макияжа. Рут смотрит в зеркало – и сама себя не узнает. Побледневшая, настроенная решительно, озлобленная…
Виктор Дрейк был прав. Жалость ей неведома.
И потом, когда она смотрела на посиневшее искаженное гримасой лицо Розмари Бартон по ту сторону стола, жалости тоже не было.
А теперь, одиннадцать месяцев спустя, от мыслей о Розмари Бартон ей вдруг стало страшно…