Док Сэвидж пошел вперед, двигаясь, как призрак в тумане. Странное сооружение неясно вырисовывалось впереди на болоте. Док лег плашмя и, казалось, исчез, но через несколько мгновений внезапно возник снова - прямо напротив стены этого строения.
Поверхность стены была из жести, размалеванной полосами зеленого и светло-коричневого цветов, изображающими камыши, растущие из грязи. Краска была совсем свежей. Док прижал ухо к раскрашенному металлу.
Рядом продолжал методично тарахтеть приглушенный мотор. Были слышны слабые вздохи, будто там работал насос, а изредка - смутное шипение да еще шаги передвигающихся людей.
Док Сэвидж удостоверился, что в прослушиваемой им хижине кто-то был. Раз или два этот кто-то сменил свое положение.
Голос произнес:
- Это бездействие может быть номенклатурно названо несмягчаемо-докучливым времяпровождением.
Док Сэвидж внешне остался спокоен, но издал таинственный, еле слышный звук. Он был настолько неясный, что мог быть легко спутан с чудачествами порывистого ветра, который ворошил туман. Это была трель холодного ветра в обнаженном лесу, или же это могла быть песнь какой-то экзотической тропической певчей птицы.
Этот еле слышный звук Док часто издавал в моменты особого напряжения. Эта трель шла откуда-то изнутри, так что стоящий рядом человек, глядя на бронзового гиганта, не смог бы сказать, откуда исходит этот звук.
Губы бронзового человека не двигались, не было и колебания мышц гортани. Весьма сомнительно, что Док Сэвидж сам знал, как это у него получается.
Трель, должно быть, проникла в хижину. Голос внутри заговорил снова. Тот язык, на котором были произнесены слова, был не английский, французский или какой-либо другой известный в так называемом цивилизованном мире. Это был диалект исчезнувшего народа древних майя, цивилизации Центральной Америки. Это был язык, который знали только несколько белых людей и жители далеких равнин Центральной Америки, где однажды Док Сэвидж путешествовал, производя поиски невероятных сокровищ древних майя.
- Здесь только один охранник, Док, - сказал голос на майя.
И это был педантичный тон Джонни.
- Что ты там, черт возьми, бормочешь? - прорычал охранник, свирепо сверкнув глазами на тощего ученого.
- Это была кантата, предназначенная для порождения улыбки у Ее Величества Фортуны, - сухо ответил Джонни.
Охранник нахмурился, тщетно пытаясь разобраться в замысловатых словах, - он был угрюмым парнем, с нависшими бровями и тупым лбом.
- Заткнись! - на всякий случай посоветовал он.
- Я представляю собой индивидуальность со сверхпревосходством терминологии, - сказал Джонни. - Я словесник, глоссограф, изобилующе интересующийся запутанностью высказываний.