— Василий Бобров. Проживает по этому адресу, — сказал Горький и положил на стол бумажку. — Мой друг. Два часа назад я нашёл его мёртвым в квартире. Похоже, его отравили. Вызвал полицию, но мне сказали, что свободных людей нет. За*бись, работаете, ребятки, раз на убийство свободных людей нет.
— Слушай, хантер, не тебе оценивать, как мы работаем, понял? Формально, то о чём ты говоришь — это не убийство. В виртуальном пространстве «Планета Тара» произошедшее классифиц… класиф… произошедшее признаётся преступлением по статье о насильственном прерывании игрового сеанса. Во! — Шикас остался доволен, что у него получилось выговорить такое длинное и сложное предложение. — Об «убийстве» в этой статье нет ни слова. И, кстати, где сам пострадавший?
— Не знаю. Мы общаемся только на Таре.
— Ну хорошо, — лейтенант кивнул. — Мы отправим по адресу экспертов, следователей, проведём следственную работу и свяжемся с вами, если у нас возникнут вопросы. Всего доброго!
— Как его зовут?
— Кого? — лейтенант подставил левое ухо.
— Как зовут убитого?
— Эм… Василий Бобровский? Нет-нет, не Бобровский… Бобриков, вот, точно! Бобриков же, правильно?
— Поспособствуй развитию своего мозга, Бобриковский! — Горький встал и пошёл к выходу. — Клоун, бл*дь!
— Эй, я сейчас упакую тебя за оскорбление власти! — крикнул лейтенант в спину, — Нужно порыться в законах, потому что я не уверен, что у грёбанного хантера, вообще, есть право подавать заявление! А-ну проваливай из участка! — последняя фраза ударилась о сомкнутые за спиной Горького двери.
* * *
Денис даже не посмотрел на этикетку бутылки, из которой пил. Алкоголь в любом случае утратил вкус. Терпкий, насыщенный, ароматный, богатый — без разницы! Пускай там будет хоть технический спирт или омывайка. Алкоголь действовал как таблетка с коротким сроком действия. Глоток из горла давал десятисекундную передышку в бесконечном потоке пожирающих мыслей.
Лампочки под потолком светились то слишком ярко, отчего болели глаза, то слишком тускло, и тогда Востриков боялся оказаться в полной темноте. Под настроение менял свою жёсткость и ворс ковра. Сначала был приторно-мягким, а затем — твёрдым, как наждачная бумага. Стены продолжали двигаться, но только в одну сторону — в сторону уменьшения комнаты. Где-то в глубине мозга страх посеял зерно навязчивой мысли: «Не расхреначить ли мне голову о стену? Или лучше о дверь?». За пределами крошечного мира из четырёх стен, Денис услышал звук спускаемой в унитаз воды:
— Эй! — он постучал кулаком в дверь и выждал паузу. Наверное, она длилась не больше десяти секунд, но Денис успел взмокнуть от накатившей жары и снова замёрзнуть. — Я слышу тебя! Подойди!