А теперь он шел через лес, бушующий недовольством, скрывающий свой страх перед гнилью, и сам боялся. Зверя, что затих внутри. Зверя, что рыщет кругом. А главное, зверя спящего — озера, бескрайнего и глубокого, дремлющего, а может и мертвого, кто его разберет.
Когда-то очень давно Батюшка сумел растолкать его, сумел показать свою силу, сумел объяснить, что не озерный он Хозяин — лесной, и не будет беды, если озеро поспит еще немного. Может, лет сто или двести. Что ему эти лета? Что ему эти зимы? Спи себе, Великое, спи. Не нужна нам твоя мудрость, и память, спящая в тебе, нам тоже не нужна. Но Батюшки больше нет, а вместе с ним канули в небытие те договоры, что успел он заключить с этой землей за свой человечий век.
— Озеро еще спит, но неспокойно, Дема, — горячо шептала Аксинья, собирая его в дорогу. — А лес засыпает… Ему бы буйствовать, цвести, петь… А он уходит в гниль да дрему.
— А я что могу? — Демьян потянул лямку холщовой сумки и вспомнил, как ослепительно больно режет она плечи спустя час ходьбы.
— Ты все можешь! — Серые глаза сверкнули сталью. — Ты мой сын, ты его сын. Ты теперь как он. Только ты всегда был его лучше, Демочка… — И так по-бабьи всхлипнула, что Демьян почти поверил.
— Кажется, не в наших правилах вспоминать, кто из нас чей, а? — вкладывая весь яд, который был в нем, спросил Демьян. — Ты всем Матушка, он всем Батюшка… был. Так чего ж ты мелешь, баба? — И осклабился, как хорек, самому противно стало.
Аксинья тут же выпрямилась, шагнула к нему и сухой ладонью шлепнула по щеке.
— Постыдился бы… — Качнула головой, медная коса с серебряными нитями седины всколыхнулась в такт. — Не я наши правила писала. И даже не он. Лес их нам в дар протянул, принял нас. Мы по ним жили, по ним и умрем. Но я всегда помнила, что ты мой.
Демьян на мгновение зажмурился, чтобы не видеть стоящую перед ним мать. В ее присутствии он мгновенно забывал, что больше не тот голоногий мальчишка с хвоинками в волосах, которым был раньше. Но пока Дема трясся в вонючем автобусе по дороге сюда, успел поклясться сам себе, что старая ведьма больше не будет иметь над ним власти. Пора было исполнить клятву.
— Всегда помнила, говоришь? — спросил он и посмотрел ей прямо в глаза. — А когда волкам меня отдала? Когда секла до кровавых пузырей? Когда Полю… — И все-таки сбился, зашелся кашлем.
Пока утирал слезы, проталкивал воздух в грудь, Аксинья успела выйти из комнаты. Только собранный мешок остался в центре комнаты.
— Сука, — просипел Дема в темный провал двери.
Но ему никто не ответил.
Так и шел он по лесу, все дальше забираясь в чащу, да чуть слышно костерил глупую бабу, злобную ведьму, мерзкую тварь, мать свою по крови, Аксинью. Только ничего это не меняло. Он мог хоть выпью кричать на весь лес о своей ненависти, а она все-таки взяла свое.