— Да, многие пострадали от сталинских репрессий, — сказал кто-то из ребят.
— Ты, имя товарища Сталина не хули, — ответил Василий Петрович, — с именем этим на смерть шли, именем его победу добыли. А что до репрессий, так время такое было, и врагов было немало, и среди особистов разные люди были. Были честные, справедливые, были и карьеристы, которые готовы и честного человека под расстрел подвести, лишь бы дело закрыть. А были среди них и враги. Так, что всякое было, а на советскую власть, и на товарища Сталина я не в обиде, так по своей глупости, да по воле обстоятельств очутился я на Колыме.
Через Колыму тогда перегоняли «аэрокобры» из Америки, нас, нескольких авиационных специалистов, отобрали для подготовки аэродрома. Вручили лопаты, снег разгребать, да катки, полосу укатывать, после каждого взлета и посадки. К самолетам, понятное дело, близко не подпускали. Смотрел я с тоской как садятся и взлетают истребители, и думал, что никогда уже больше не сесть мне за штурвал самолета. Но случилось то, что случается иногда в авиации. Как-то раз, при сильном боковом ветре и ограниченной видимости, летчик при посадке подломил шасси.
Ремонтировать самолет было некому, да и нечем. Вызвали они с Аляски американских специалистов. Прилетел легкомоторный самолетик с пилотом и тремя технарями, запчасти необходимые привезли. Никто из американцев по-русски не понимал, а наши по-английски не могли и двух слов связать, вот и прикрепили меня к ним в качестве переводчика. Разговорились мы с американским пилотом, звали его Джон Браун. Был он истребителем, воевал с японцами, был сбит, и проболтался несколько суток в океане на надувном жилете, пока не подобрали его моряки. После госпиталя направили его на Аляску, это его первый вылет был. Я ему о своей доле поведал.
Раз стоим мы, курим с ним возле барака, как вдруг перестрелка началась. Это зеки разоружили караул и подняли восстание, а мы оказались как раз на линии огня. Схватил я Джона, и побежали мы за барак, да только Джон добежать не успел, пуля попала ему в голову. Оттащил я его в безопасное место и говорю: «Потерпи, Джон, я врача вызову». Да он отказался, «Все равно, — говорит, — не жилец я на этом свете, а ты, как помру, одевай мой комбинезон, бери документы, и лети вместо меня на Аляску, другой возможности выбраться отсюда у тебя не будет!». «А фотография на документах? — говорю, — да и технари меня не признают». «Фотографию водой размыло, пока я в океане болтался, — ответил он, — документы заменить еще не успели, а технари меня впервые в этом полете видели, да и полярная ночь, мороз, все лица до глаз закутаны, а если и признают, не выдадут, по крайней мере шанс есть, другого не будет». Сказал он это и умер, умер прямо у меня на руках.