А потом у Янки умерла мама. Отмучилась, бедолага, успев выпить последние соки из любимой дочурки. Хоронили ее все вместе, на Янку страшно было смотреть. Но Катя смотрела, сама удивляясь неожиданной злобе, поднимающейся к горлу. Обида, заглушенная за одну бессонную ночь, разгорелась с новой силой. И когда Глеб тащил безвольную Янку к такси после поминок, Катя стояла у края парковки и с упоением смотрела на ее сгорбленную спину, опущенные плечи и стрелку, поехавшую на чулке от щиколотки к колену и дальше, под подол слишком узкой юбки. Язык вязало, будто Катя наелась хурмы, слюна собралась во рту, хотелось сплюнуть ее, но было неловко. Глеб усадил Янку в машину, наскоро поцеловал и поспешил обратно. Он был смущен, может, в первый раз за их долгую жизнь впятером. Сколько наслаждений может доставить минутная сцена, если ждал ее много лет! Катя впитывала картинку, ликуя, и сама боялась себя. Глеб подхватил ее под локоть, в последний момент Катя обернулась, Янка смотрела на них через пыльное стекло такси. Машина тронулась, и Янка исчезла в салоне. Катя сплюнула под ноги. Слюна была вязкой и белесой.
Когда они сделали это еще раз, Катя сразу все поняла. Глеб вернулся домой вовремя, немного помятый, но скорее уставший, чем возбужденный. Они поговорили о чем-то пустом, кажется, что курица пересохла в духовке, но с соусом ничего, пойдет. Катя никак не могла понять, чем это пахнет так странно, совсем не так, как должно пахнуть в самом начале столичной весны.
— У тебя гель для душа новый? — спросила она, когда Глеб улегся рядом, еще влажный, уже сонный.
— Да нет, тот же. — Быстро поцеловал ее в лоб и повернулся к стене. — Давай спать.
Катя сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. И вдруг узнала запах. Манго. Спелое, мягкое, помнящее жаркое солнце и теплый океан. То самое, привезенное в подарок.
Катя глотала злые слезы и все никак не могла заснуть, от бессонницы ее тошнило, утром вырвало. К вечеру сделала тест. Сидела на крае ванны, смотрела на медленно проявляющиеся полоски и думала, что хочет огурцов. Соленых, бочковых, воняющих старыми тряпками. Чтобы их затхлая вонь выбила из носа сладчайший аромат манго и чужого секса.
От таких новостей Глеб стал тихим и покорным. Не спорил, не злился, все больше молчал, но приезжал домой вовремя, сам готовил ужин, смотрел на нее удивленно, будто открывал заново, как напрочь забытый континент. Под его взглядом Кате хотелось разойтись в берегах, зашуметь лесами, заголосить в тысячу голосов райских птиц. Или просто стать безразмерной, отекшей и страшно беременной. Как можно скорее.