Утром я проснулся ни свет, ни заря! Наконец–то хоть что–то начало меняться, сдвигаться с мёртвой точки. Это сразу придало мне сил и изрядно добавило трудового энтузиазма. Руки, прям, так и чесались! Натянув по–быстрому верхнюю одежду и взяв из комнатного сундука часть полученной от ключника наличности, я крадучись, стараясь не разбудить дрыхнувших спальников, вышел в коридор.
Слышны были дальние разговоры в гриднице, ведшееся сильно заплетающимися от выпитого языками. Я расслышал отдельные обрывки фраз «военный поход», «полочане», «Святослав». Прислушаться к разговору мне не дала проходящая мимо служанка, тихо поздоровавшаяся и при этом кинувшая на меня любопытный взгляд.
На дворе было ещё темно. В стороне, ближе к амбарам грузно, неподвижно висело смёрзшееся бельё, покрытое льдом. Сенная девка с трудом отлепляла его от верёвки и передавала в задубевшие от холода руки маленькой девчушки. Совершив традиционный утренний моцион, я поспешил вернуться в терем.
Перед началом трудового дня требовалось подкрепиться, поэтому я возвратился в гридницу. Разговоры там сильно подвыпившей компанией во главе с князем по–прежнему велись о войне. Поздоровавшись с князем и другими присутствующими там лицами, я выцелил на столе ещё не съеденные куски вареного мяса и немедленно приступил к трапезе. Сбившиеся по группам воеводы, дружинники и бояре громко разговаривали, не обращая на меня внимания. Это мне было только на руку, так как не никто не отвлекал своими пустопорожними разговорами от процесса приёма пищи, а также от обдумывания ситуации с получением серы.
По–быстрому подкрепившись, поспешил направиться к себе, но был перехвачен одним из своих дворян.
– Здрав будь, княжич! – до раздражения громким голосом отрапортовал 15–ти летний Вториж. Затем приблизился ко мне ближе и замер в постойке «смирно»:
– Княжич! Разреши доложиться?!
Слушал я своего оруженосца, а у самого душа радовалась. В последние дни я старательно отучал своё ближайшее окружение от пустого трёпа, прививая в свой дворянский коллектив зачатки армейской дисциплины. Приучал их к простой мысли – хочешь мне что–то сказать – приди, и чётко доложи, какая у тебе образовалась потребность в княжиче. С чего–то ведь надо начинать своё прогрессерство?
Просто из всей этой детскости, я своим взрослым разумом, уже давно вырос. Всякие наивные подростковые забавы меня коробили, напрягали и были просто неинтересны. Моих же дворян новая форма общения со сверстником, но (!!!) страшим по положению, ничуть не унижала и не вызывало никаких недовольств. В этом мире не было даже такого понятия как "равноправие" и соответственно не могло быть и обид. Сильное изменение моего поведения воспринималось ими вполне естественно, тем более что все мы вступали в половозрелый возраст.