– …Отец?
Он сидел на дне пруда. Голова склонена. Одно колено на безупречно чистом камне. На помещение завесой опустилась тишина.
– …Юлий?..
Отец Йоннена открыл глаза, и мальчик увидел, что они полностью черные. Не обращая внимания на свет от фонарика, все тени тянулись к нему. Йоннен заметил, что его собственная тень протягивает к отцу руку. Тоска, тошнота и голод внутри него приносили почти физическую боль.
Но медленно, очень медленно чувство прошло. Потускнело, как солнечный свет во время истинотьмы. Отец Йоннена дрожал от прилагаемых усилий. Все его мышцы напряглись. Вены на шее взбухли до предела. Но постепенно чернота на поверхности его глаз отступила обратно в зрачки и открыла белки.
– Воля, – выдохнул он мрачным, резонирующим голосом.
Император поднял руки. Тени вокруг ожили и принялись извиваться, корчиться, вытягиваться, как черное, дышащее существо.
– Воля на то, на что другие не осмелятся.
– …Юлий?.. – позвал Уиспер. – …Ты в порядке?..
Император сжал кулаки. Тени застыли, как нашкодившие дети. Мужчина опустил подбородок и улыбнулся.
– Я… прекрасно.
Воздух гудел. Тени рябили. Уиспер отполз от края пруда, природный инстинкт заставил змея свернуться в тени Йоннена. Но вместо того, чтобы поглотить его страх, мальчик почувствовал, как спутник его удваивает. Ужас змея смешивался с его собственным.
Император выбрался из высохшего пруда. Йоннен опустил взгляд и заметил, что тень его отца стала кромешно-черной. Не достаточно темной для троих, четверых или даже десятерых, а настолько бездонной, что свет попросту умирал в ней. Мальчик услышал тихое шипение, будто сковородку поставили на раскаленную плиту.
Прищурившись, император пошарил в мантии и достал троицу Аа, висевшую на золотой цепочке вокруг его шеи. В глазах мальчика ярко вспыхнул свет священного символа, ослепляя и вызывая тошноту. Йоннен ахнул и отпрянул, подняв одну руку, чтобы прикрыться от этого отвратительного сияния. Его желудок скрутило, и он увидел, что кожа отца шипит и жарится, как говядина на сковородке, там, где он прикасался к троице. От паленой плоти императора пошел дым.
Сжав челюсти, Юлий Скаева обратил свою волю на золотые солнца. Вены вздулись на его предплечье, и он медленно сжал пальцы. Троица смялась, как олово в тисках, и превратилась в бесформенный комок в его кулаке. Скривив губы от отвращения, он откинул испорченный символ в дальний угол пещеры и взглянул на обожженную ладонь.
– Мы вернемся в Ребра, – сказал император. – И ты нарисуешь мне карту Дуомо.
– Да, отец, – прошептал мальчик.
Тогда отец посмотрел на него. Невзирая на спутника в своей тени, Йоннен почувствовал, как его сердце пронзает страх. Тьма вокруг них пошла волнами, его собственная тень задрожала, будто боялась не меньше его. И, взглянув отцу в глаза, Йоннен увидел в них голод.