Про название села он рассказывал так.
Когда, мол, татары в оные времена разграбили и сожгли Владимир и Суздаль, то люди бежали оттуда в дремучие дебри, вот в эти необжитые края. Вырубали и жгли здесь лес на горе и на припеке, где вёснами раньше всего сходили снега, понастроили изб и назвали свое поселение «Талицкое».
Так с тех пор и осталось. И были среди бежавших суздальские монахи, знавшие иконописное дело. Вот будто бы с них-то и повелось в здешних местах иконописное рукомесло…
С малых лет присматривался Илька к иконописному делу, отцу помогал. И как только стукнуло десять, настала пора и ему идти в обучение…
У Коровенкова ученичества не было, Сарафанов же брал в обучение только детей своих мастеров. Решили мальчишку отдать к Голоусовым, где мастерской владели два брата — старший, Иван, прозванный за необузданный нрав и свирепость Ханом, и младший, Василий, нравом помягше. Но вести сына к ним было робостно: вдруг нарвешься на Хана!..
Помнил Илька, как, хмурясь, отец говорил:
— Сведи уж ты его завтра, мать…
— Ты бы, отец, сам свел. А то ведь в ногах у него наваляешься, а он возьмет да прогонит…
— Ничего, лишний раз и поклонишься, голова не отвалится… Ты ему сразу в ноги, он это любит.
И вот на другой день мать подводила босого Ильку, крепко держа его за руку, к каменной, в два этажа мастерской. На крыльце принялась осенять себя мелким крестом, суеверно шептала молитвы, боясь наткнуться на Хана. Сердце у Ильки то принималось прыгать, словно у пойманного зайчонка, то обмирало совсем.
Мать отнимавшимися руками открыла входную дверь…
Хан стоял в коридоре в гороховом новом пальто, собирался куда-то ехать. Матушка с ходу бухнулась в ноги, запричитала:
— Батюшко, сделай милость, возьми уж мово-то в ученье!.. — и опять, и опять об пол лбом.
Хан скосил на нее татарские узкие глазки: «Встань, баба!» Надевая перчатку, сказал:
— Разве тебе не известно, что нет у меня местов в мастерской?! Да и мало помещение…
— Батюшко, милостивец, не обессудь! — взвыла мать. И за рубаху дергает Ильку сзади: кланяйся, мол! — Он у нас уж подученный!..
Хозяин в сомнении глянул на мать:
— Подученный, говоришь? А чего он умеет?!
Тут-то уж Илька не растерялся, пискнул птичьим тонюсеньким голоском:
— Я рисовать умею! И два раза рождество богородицы писал!
Хан поглядел на него с интересом: «Ишь ты!» Подумал, помямлил губами и объявил:
— Завтра к пяти утра приходи.
Дома отец даже выпил на радостях. «Видишь, мать, как все оно получилось! Поклонилась — и вот тебе результат…» И принялся наставлять сына (любил поученья читать под хмельком!): кланяйся, мол, почаще, голова не отвалится. Для нашего брата, для богомаза, главное — это не то, что ты умеешь, а как потрафишь хозяину. Не потрафь — и будь хошь какой расхороший мастер, а всё одно нехорош. И в пример приводил Голоусовых, новых хозяев Ильки. На его еще памяти были простыми иконописцами у Сарафанова, а сумели потрафить в Москве Филимонову-генералу — и получили заказ от него на роспись кремлевских палат. Денег целую гору там огребли, теперь вон своя мастерская, сами деньгами шумят, большими ворочают тыщами…