Золотяков услужливо протянул председателю свои снасти: «Вот половите пока на удочки с бережка, а мы с Алексан Васильевичем кончим крыленки…»
Найдя чью-то старую сижу в прогале осоки неподалеку, Ухваткин нетерпеливо принялся разматывать удочки.
Он любил посидеть у тихой, спокойной воды, на берегу бочажистой, густо заросшей резучей осокой и камышами лесной этой речки. Закатное золотое небо, спокойная гладь воды, молчаливый, облитый лучами закатного солнца лес, тишина, торчащие из воды поплавки лекарством ложились на душу. С тех самых пор, как заступил на новую должность, ни разу не удалось побывать на реке. А так иной раз гребтелось! Помнились прошлые выезды мастеров, веселые, бесшабашные, дружные… Что же их связывало недавно еще, какие общие интересы, в силу каких причин распалось прежнее единение артели? Почему все разбились на кучки, на группки и у каждой вдруг появился свой собственный интерес?..
— А поплавок-то наш где? — послышался за спиной золотяковский испуганный голос.
Ухваткин потерянным взглядом обшарил водную гладь. Поплавка на одной из удочек не было видно, конец же удилища дергался и выгибался дугой.
— Тащите!.. Давно уж сидит!!
Он дернул тотчас же упруго согнувшееся удилище, ощущая рукой, как на другом конце заходила упорно и туго, рывками таща в глубину, большая и сильная рыбина.
— Слабину, слабину не давайте!.. И сильно не натягайте, а то «пером» саданет и леску — как бритвой, ежели сазан! — подавал за спиной советы Золотяков.
Подошел, отпыхиваясь, Плетюхин, и советы теперь подавали вдвоем. А он продолжал состязаться с упорной рыбой, ходившей большими кругами. Она то рвалась в глубину, то подходила к поверхности. Леса, брунжа, со свистом резала воду, рука начала уставать…
Вот рыбина с шумом выскочила на поверхность, дала высокую свечку, снова ушла, выскочила опять и принялась делать свечки одну за другой, хватая раззявленной пастью сушивший ей жабры воздух и с каждым разом ослабевая все более…
Ее наконец удалось подвести к берегу, вывернуть из воды. И вот она уж заизвивалась над невысокой осокой, крутя на лету немыслимые баранки, а на берегу принялась высоко подпрыгивать и хлестаться, с каждым новым прыжком приближаясь к воде.
Ухваткин кинулся к ней, притиснул руками: «Врешь, не уйдешь!» Сунул в зубастую пасть обломок попавшейся под руку щепки, освободил от крючка.
Щучка была фунта на три.
— Тьфу ты, мать твою так! — разочарованно бросил Ухваткин, поднимаясь со щукой в руках. — А я-то уж думал, дурища на полпуда схватила…
— Они тут шустрые очень, — заметил Плетюхин. — Тянешь — думаешь, кит, а вытащил — хочется плюнуть.