Мерцалов сдержал свое обещание, похлопотал где надо, и старый художник был восстановлен в училище.
Восстановили его только к лету, к концу учебного года. Досекин уехал в Москву, распрощался, а с сентября Норин принял прежний досекинский курс.
На третьем году обучения их снова перевели в общежитие номер два, бывшее голоусовское. Опять та большая знакомая комната на втором этаже — двадцать железных коек, наставленных поперек, ведро с холодной водой, репродуктор на стенке…
С осени тридцать девятого года, как только был принят закон о всеобщей воинской обязанности, приток из училища в мастерские заметно уменьшился. Выпускники успевали побыть в мастерских всего лишь несколько месяцев, а потом призывались. Несколько старшекурсников были призваны в финскую, а на следующую осень стали брать уже и с их третьего курса, и со второго.
С третьего призваны были Азик Иоффе, тихий еврей с левитановскими глазами, бесконечно печальными, Гриша Быков, Саулов Павел, Сашка Румянцев и Казаровский, так и не успевший ликвидировать свои «хвосты». С призывного пункта возвращались они уже без привычных шикарных причесок, с голыми сизыми головами, напоминавшими недозрелый арбуз. Особо убого и жалко без смоляных цыганских кудрей выглядел Митька. Над ним потешались:
— Митя, где кудри свои оставил?
— Он их в канцелярию сдал заместо «хвостов», секретарше на память. Он к ней давно уж клин подбивал…
Митька лупил изумленно глаза:
— Это я подбивал?! Иди-ка ты знаешь куда? Это не я, а она ко мне подбивала!
— Мели, Емеля! Знаем мы вас, таких…
В новом учебном году была введена плата за обучение, за общежитие и даже за постельное белье, а стипендию стали платить только отличникам.
От платы за обучение на третьем курсе освобожден был один лишь Средзинский, как воспитанник детской колонии. Учиться он стал все хуже, несколько раз попадался на кражах.
К первому ноября за неуплату взносов за обучение были отчислены из училища четверо пермяков. В четверку попал и Еввин. Пришел в общежитие после занятий убитый. Зарубин — к нему… Выслушав Еввина, сразу же кинулся в канцелярию, а оттуда к директору с просьбой вычеркнуть Еввина из приказа… Кто за него будет платить? Как «кто»? Он сам и заплатит, Зарубин!.. Откуда он деньги возьмет? А достанет, найдет! Через неделю внесет, сразу после ноябрьских праздников…
Гапоненко долго в раздумье сосал потухшую трубку.
— Учтите, Зарубин, делаю как исключение! После праздников сразу же чтоб погасить!..
До праздников оставалась неделя. Помня, как в клубе, в кружке ИЗО они, кружковцы, под праздник нередко сшибали халтурку, Зарубин помчался по местным районным организациям.