Было больно сознавать, что его уже нет, чудаковатого этого, гениального мастера. На Колькин вопрос, почему он как в воду опущенный, что приключилось, буркнул, что умер Иван Доляков, и показал свежий номер газеты, содранный им с витрины.
Шла вторая неделя, как он приехал сюда. Жил на чужой квартире, спали на Колькиной койке вдвоем.
Погоняв жидкий чай с черным хлебом, ребята с утра все шли на занятия, а он оставался один в их пустующей комнатенке с развешанными по стенам рисунками и этюдами, в душе завидуя им и с каждым днем все острей ощущая свою неприкаянность и ненужность.
Он понимал, что стесняет Кольку. Да и старуха хозяйка ворчала: откудова, мол, такой заявился и почему он не плотит ей за квартеру. С этого дня на квартиру к ней он больше не заходил, а, оставив там свои вещи, стал ночевать на вокзале.
Утром, перекусив чем придется, бродил по городу в ожидании, когда откроется местный музей, в котором располагалась и областная картинная галерея. Он стал целые дни проводить теперь в этом музее, где были картины, старинные книги, коллекции древних монет, медалей, оружия, масонские знаки всех стран, всех масонских лож; был богатейший текстильный отдел и занимавшие чуть ли не половину зала диковинные часы, приобретенные за границей на аукционе хозяином-фабрикантом, который и положил основание музею.
Наскоро оглядев все это, он поспешал в картинную галерею, к своим любимым художникам.
Она оказалась на редкость богатой. Портреты кисти Перова, Поленов, Василий Васильевич Верещагин, Ге, Ярошенко и Айвазовский с его морскими пейзажами, федотовская знаменитая «Вдовушка», один из ранних вариантов саврасовских «Грачей…». Были полотна Шишкина, Прянишникова, Куинджи, великолепный пейзаж совсем еще молодого Васильева Федора, рано умершего; были Репин, Врубель, Серов, Константин Коровин, так восхищавший студентов широким и смелым мазком, были Нестеров, Исаак Левитан…
Подолгу простаивал он перед одним из серовских пейзажей, дивясь простоте, с которой тот был написан, и незатейливости мотива. А перед серовским портретом он был готов простаивать сколько угодно, наслаждаясь милым овалом лица молодой и прекрасной женщины в черном, обласканным кистью великого живописца. Отходил — и опять возвращался, пугаясь одной только мысли: а вдруг не увидит уж больше этот портрет никогда?..
Висела в музее еще картина, на которую мог он смотреть бесконечно. Она вызывала в душе его деревенское детство, те летние ясные вечера, когда стадо уже пригнали, земля ушла в тень и закатное низкое солнце обливает своим рдяным гаснущим светом лишь дальнее поле, прядку леса на горизонте да верхушки берез у пруда. Стадо уже разбрелось по дворам, и только одна пеструха с телком спустились к пруду напиться. Здесь и нашла их хозяйка. Села на бережок и ждет терпеливо, когда напьется ее кормилица…