Со стесненным дыханием поднялся по деревянной, недавно вымытой лестнице вверх, на второй этаж, и остановился перед обшитой мешковиною дверью, прислушиваясь, чуя, как бурно колотится сердце, и задыхаясь от сладких, неясных предчувствий.
Постучался несмело, одними костяшками пальцев — никто не ответил. За дверью послышался плеск воды. «Может, полы она моет, а я с этой книгой…» Он постучался сильнее. Плеск воды прекратился, за дверью долго стояла мертвая тишина. Потом — ее голос: «Кто там? Одну минуточку подождите…»
Вскоре дверь приоткрылась, в щели показалось лицо Евгении Станиславовны.
— Вы?! — проговорила она удивленно, и тонкие брови ее вскинулись вверх.
— Я вот… я книгу принес, — забормотал он смущенно, протягивая ей книгу.
— Ну что ж, заходите, — сказала она. — Только, знаете, у меня тут немножко не прибрано…
Она была в домашнем халате, в туфлях на босу ногу, с еще не просохшими волосами, обвязанными вокруг головы полотенцем, и показалась ему постаревшей, поблекшей, не было в ней обычной парадности.
— Проходите, снимайте ботинки… Вот здесь их оставьте, я вам домашние тапочки дам.
Он торопливо принялся снимать прохудившиеся во многих местах камаши, испытывая неловкость за них и за давно не стиранные носки. Сунул свои заколевшие ноги в чужие, должно быть мужские, тапки, в их сухое ласкающее тепло.
— Проходите, садитесь. Книгу сюда вот можете положить. Подождите немного меня, я сейчас…
Женщина скрылась за тесовой крашеной переборкой, откуда снова послышался плеск воды. Потом — ее голос:
— Говоря откровенно, я вас не ждала сегодня. Ну, уж коли пришли…
За столом сидела нарядно одетая девочка, ее дочь, и как-то уж чересчур старательно рисовала цветными карандашами в маленьком детском альбоме. Покосилась на Сашку и вновь занялась рисованием. Рядом лежала раскрытая книжка с картинками.
Сашка принялся оглядывать исподволь комнату.
Пол еще не просох, только недавно был вымыт. Возле печки с блестящими изразцами стояла кровать, высокая, пышно взбитая, с никелированными шарами и целой горой подушек одна другой меньше, накрытая розовым покрывалом. На переборке висело зеркало в деревянной фигурной раме. На окнах чистые белые занавески, на полукомоднике кошка-копилка из гипса, с синим бантом на шее… Все здесь казалось ему ослепительно чистым, опрятным, уютным. Вот бы ему так пожить!..
Евгения Станиславовна что-то там напевала вполголоса, за переборкой, потом замолкла. Он думал, она переодевалась, но женщина вышла все в том же домашнем халате, лишь слегка подчернила тонкие брови, тронула губы помадой да сняла с головы полотенце, распустив негустые, еще не совсем просохшие волосы.