— Брови супишь? — строже громыхнула шашка. — Засажу в кутузку, чтобы знал, как противу начальства хмуриться.
Леопольд снова смолчал. Леопольд ужаснулся. Если они его засадят в кутузку, не скрыть, что у него за ремнём. За ремнём у него книга Энгельса «Развитие научного социализма». Чья? Откуда? Нетрудно отгадать. А Владимир Ильич предупредил: «Они от одного слова „социализм“ в набат бить готовы».
Леопольду показалось, книжка сползает у него из-под ремня. Ползёт, ползёт, сейчас шлёпнется на пол. Он стоял ни жив ни мёртв.
— Ах, попалась, птичка, стой, не уйдёшь из сети — сипло промурлыкал унтер, прямя за кончики усы. — О чём между ссыльным Ульяновым и проезжим Сильвиным был разговор? — спросил он грозным голосом, от которого у Леопольда прошёл по коже мороз, спросил тихо, ибо они не одни были в конторе: писарь, вынув из-за уха ручку с пером, старательно что-то писал, а на краешке лавки бочком ютился шушенский учитель, человек с толстым, как картофелина, носом, разрисованным лиловыми жилками. — О чём был разговор? Отвечай без утайки.
— Об охоте.
— Несущественно. Дальше?
— О климате.
— О чём? О чём?
— О шушенском климате.
— То для отвода глаз. Дальше.
— О пельменях говорили. Как в Сибири на всю зиму пельмени морозят.
— Врёшь! — выходя из себя, гаркнул унтер.
«Вру. И буду врать. И ни капли правды не узнаешь, ори не ори», — думал Леопольд, глядя на унтера своим светлым, дерзким взглядом.
— Имя! — Унтер стукнул кулаком по лавке. — Имя, фамилие спрашиваю!
— Леопольд Проминский.
— Леопольд! Что за кличка такая собачья?
— Поляки. Отец за недозволенность политического поведения выслан. Из таковских, — угодливо подсказал учитель, весь вытягиваясь в сторону унтера.
— Из шельм, стало быть, хе!
— Отец працовиты роботник, здольны, одважны! — бешено закричал Леопольд.
Он терял голову. Он на него бросится. Надаёт по морде унтеру.
Вдруг Леопольд почувствовал, книжка едет из-под ремня. В самом деле едет, он почувствовал. Это его спасло. Он не успел броситься на унтера. От одной мысли, что книжка Владимира Ильича попадёт им в руки, внезапная бледность разлилась у него по лицу, он обессилел, у него задрожали ноги от слабости.
«Струсил», — понял унтер.
И, сознавая неограниченность своей силы и власти, сказал почти милостиво:
— Ты на собачьем своём языке не лопочи, когда начальство с тобой разговаривает. На русской земле русский хлеб ешь. Позабудь про своё лопотание.
Что они сделали с Леопольдом! Как ему теперь быть? Куда деваться? Подскажите, люди, товарищи, как ему быть!
Молчи, молчи. Пересиль себя. Они только и ловят, чтобы ты сплоховал. Не сделай ошибки! Им только и надо. Не попадайся им в яму. Они волки. Они тебя слопают.