Подошла кровь только Виктора Нагибова, который сам недавно не сильно обгорел.
Надя Лобунец добыла лед для пузырей и для того, чтобы в палате Стася было прохладно, а девчата из лаборатории притащили сюда же небольшой холодильник, забили его соками, кефиром, минеральной водой.
В коридоре они тихо расспрашивали Аллу:
— Спал?
— Ему лучше?
Она отвечала:
— Спал… немного.
Девушки повеселели, одна из них даже засмеялась.
— Вытащим гурто́м.
Алла, не желая обманывать, призналась:
— Плохо ему… Еще хуже, — и заплакала.
Тогда девушка, что рассмеялась, сказала виновато:
— А я-то, дура, развеселилась.
В аэропорту, по звонку Альзина из Пятиморска, был забронирован вертолет. Пока оформлялись документы, Потап куда-то смотался на машине, привез фрукты.
Передавая их Леокадии, попросил:
— Ты там скажи Наде, что я скоро приеду.
Профессор и Леокадия прилетели в Пятиморск в начале десятого. Долмацкий пожурил коллег, что первичную обработку ожогов сделали устаревшим способом. Под неглубоким наркозом иссек омертвевшие ткани, наложил на раны привезенную мазь.
Только через несколько часов, выйдя в коридор и заметив там Юрасову, профессор подошел к ней.
— Молодой человек неудачно прогулялся на тот свет. А вам, воительница, пора бы и отдохнуть. Как я понимаю, опасность оккупации моей квартиры миновала…
— Раз и навсегда! — повеселев, воскликнула Лешка. — Значит, Стасик будет жить?
— Будет жить и в третьем тысячелетии… Что касается лица, то одна-две пластические операции — и он предстанет перед вами даже в улучшенном издании…
Почувствовав, что несколько перехватил в шутливом тоне, уже серьезно спросил:
— А эта маленькая женщина в очках — его супруга?
— Друг, — с запинкой сказала Леокадия, хотя с гораздо большим удовольствием произнесла бы «невеста».
Леокадия отправилась домой. Позвонив в школу Марии Павловне, получила разрешение отдохнуть, едва успев снять одежду, уже спала непробудным сном. Проснулась под вечер и сразу же побежала в больницу. Ее впустили к Стасю. Он лежал в палате один, рядом сидела Аллочка. Из-за бинтов виднелись только бледные губы да живые глаза.
— Жив курилка! — тихо сказал Стась и попытался улыбнуться. — Нас мало, но мы — в тельняшках.
В коридоре Алла, обняв Леокадию, разрыдалась.
— Я только теперь поняла, что он для меня значит…
Леокадии пришла чудовищная мысль: если бы с Алешей произошла беда и болезнь приковала его навсегда к постели, она взяла бы его к себе!
Только нет, пусть лучше остается здоровым и невредимым.