— Ладно уж, приходи. Моя внучка тоже у кого-то в Ростове живет.
Лобунец в это время честно развлекал Химичку. Сначала он подумал с нежностью: «Эта пуговка будет изучать географию Луны». Ему захотелось разглядеть глаза счастливой девчонки. Но она ревела, плотно закрыв их, и сделать это оказалось невозможным. Потап зазвенел чайной ложкой о стакан — рев продолжался. Залаял по-собачьи — рев усилился. Он стал носить ее по комнате, исполняя свой коронный номер: «Домино, домино!» — она зашлась. Потап положил ее в постель, а сам сделал стойку посреди веранды, и — о чудо! — Иришка умолкла, скосив на него глаза. Но только он встал на ноги, как Химичка опять заголосила. Снова сделал стойку — умолкла.
В таком виде его и застала Вера: потный, стоял он вниз головой, поглядывая с надеждой на ценительницу циркового искусства…
Когда часа через два Лешка зашла к Степановне, Вера кормила ребенка. Она сейчас показалась особенно родной. Материнство придало ее лицу, жестам спокойную ласковость. Заиграли на щеках, подбородке, локтях милые ямочки. Каким-то необычным стал затаенный блеск голубых глаз из-под приспущенных век. Иришка так жадно припала к ее груди, так аппетитно причмокивала, что Лешка залюбовалась.
В дверях показался шофер-усач. Вера прикрыла грудь.
— Вера Николавна, — елейным голосом сказал он, щуря шельмоватые глаза, — может, вам подвезти чего, так я вмиг.
— Нет, спасибо, — спокойно ответила Вера. — Мне ничего не надо.
Шофер исчез, а Лешка с негодованием плюнула ему вслед:
— Туда же! Двое детей и жена в Пятиморске. Кавалер! «Вера Николавна!» — передразнила она. — Узнал ведь откуда-то отчество…
Первый день промелькнул в хлопотах: разбивались на бригады, расселялись, ходили оформляться на комбинат. Оказывается, от лагеря до столовой четыре километра. Это значит, если в день есть хотя бы дважды, надо делать шестнадцать километров, потому что автобус, которым они приехали, возвращался в Пятиморск.
Наутро мальчишки добыли где-то лодку и на ней доставили девчатам завтрак, распевая, как заправские итальянцы:
Плыви, моя гондола,
До хлебного прикола!
К вечеру решили «в целях экономии времени и средств» готовить самостоятельно и выделили дежурных поваров. Дешевле всего здесь были картофель и сельдь, на них и налегали.
Потом, неведомо у кого первого, возникла идея создать «коммуну».
— Мужчины — добытчики!
— А девчата готовят!
— Это атавизм!
Одного из добытчиков картошки с чужого огорода привел в лагерь дед с охотничьим ружьем и долго стыдил. Было бурное собрание. Решили вести себя прилично. На собрании выяснилась еще одна история: четыре коммунара «за леность» исключили из «комнатной ячейки» пятого. Он отомстил: добыл чайник (задача здесь нелегкая), заварил чай и, когда обидчики наелись селедки, стал неторопливо попивать чаек. Его просили налить стакан — отказал. Предлагали по двадцать копеек за стакан — отверг. Потом смилостивился — выдал бесплатна.