Все устроились как нельзя лучше, хотя билеты были третьего класса.
Веру с Иришкой поместили на нижней полке, у окна. Рассовали вещи, завели патефон, бегали в ресторан, спрашивали друг друга, что это за фирменное блюдо «капитанская рубка», стоящее десять рублей семьдесят копеек? Панарин взял для пробы. Оказалось, как пояснил он, плохо прожаренная подметка.
Незаметно спустились сумерки.
Начали помигивать рубиновые бакены.
Черные рыбачьи лодки сонно уткнулись в безлюдные песчаные отмели.
Спать никому не хотелось. Опершись о перила палубы, задумчиво глядели на реку, негромко переговаривались.
Взошла спокойная луна. Купы деревьев отражались в прибрежной глади. Луна то цеплялась за мачту, то уходила куда-то в сторону.
— Отмашка влево, — слышалась команда капитана, и слева на теплоходе несколько раз вспыхивал предостерегающий свет.
По ночной реке тянулись буксиры, гремели земснаряды, падали в воду ломкие звезды.
Стась, Лешка и Вера стояли на носу теплохода.
— Девчата, — шепотом предложил Стась, — давайте пофантазируем.
Вера смолчала, а Лешка откликнулась с готовностью:
— Давайте…
— Ты, Юрасова, определенно полетишь на Марс, — объявил Панарин, — развивать производство полимеров.
— С удовольствием, но мне и на земле хватит дел…
— Вера вырастит Химичку, и она в Пятиморске поступит в институт, на отделение декана Чаругиной…
Вера добро улыбнулась.
— Что касается меня… — продолжал Панарин.
— То ты, оставшись убежденным холостяком, употребишь всю свою жизнь на перевоспитание Потапа, — быстро закончила за него Лешка.
— Интересно, где он? — вслух высказал то, что беспокоило его, Стась.
— Как, впрочем, и Надя? — Лешка многозначительно повернулась вправо.
В нескольких шагах от них темнел профиль Нади, слышался голос Потапа:
— На следующий год к чехам в гости поеду. Знаешь, как они на улице друг друга приветствуют? «Честь труду!»
— Красиво! — тихо, мечтательно говорит Надя.
А Стась подумал: «Вот почему он так старательно таскал патефон! Ну, ничего, если в Пятиморске я увижу их в парке вместе, я дам какому-нибудь пацану конфету и подошлю его к ним. Он подбежит с ревом: «Папа, иди домой… Чего же ты нас бросил…» Это будет адской местью за измену…»
Давно все уснули, только Панарин, укутавшись в брезентовый плащ, предложенный ему штурманом, сидит на ступеньках верхней палубы, бормочет, сочиняя стихи:
Ночь над нами,
А мы над ночью,
Над дорогой лунной
И плесом.
Прокричал у станицы кочет,
Чуть охрипший и безголосый…
Оранжевая луна уселась на кончик мачты. Затеяли перекличку петухи. Кто-то набрасывал невидимые колпачки на звезды — тушил их одну за другой.