– Скучно вам, Евпраксеюшка, в Головлеве?
– Чего нам скучать? мы не господа!
– Все же… всегда вы одни… ни развлечений, ни удовольствий у вас – ничего!
– Каких нам удовольствий надо! Скучно – так в окошко погляжу. Я и у папеньки, у Николы в Капельках жила, немного веселости-то видела!
– Все-таки дома, я полагаю, вам было лучше. Товарки были, друг к другу в гости ходили, играли…
– Что уж!
– А с дядей… Говорит он все что-то скучное и долго как-то. Всегда он так?
– Всегда, цельный день так говорят.
– И вам не скучно?
– Мне что! Я ведь не слушаю!
– Нельзя же совсем не слушать. Он может заметить это, обидеться.
– А почем он знает! Я ведь смотрю на него. Он говорит, а я смотрю да этим временем про свое думаю.
– Об чем же вы думаете?
– Обо всем думаю. Огурцы солить надо – об огурцах думаю, в город за чем посылать надо – об этом думаю. Что по домашности требуется – обо всем думаю.
– Стало быть, вы хоть и вместе живете, а на самом-то деле все-таки одни?
– Да почйсть что одна. Иногда разве вечером вздумает в дураки играть – ну, играем. Да и тут: середь самой игры остановятся, сложат карты и начнут говорить. А я смотрю. При покойнице, при Арине Петровне, веселее было. При ней он лишнее-то говорить побаивался; нет-нет да и остановит старуха. А нынче ни на что не похоже, какую волю над собой взял!
– Вот видите ли: ведь это, Евпраксеюшка, страшно! Страшно, когда человек говорит и не знаешь, зачем он говорит, что говорит и кончит ли когда-нибудь. Ведь страшно? неловко ведь?
Евпраксеюшка взглянула на нее, словно ее впервые озарила какая-то удивительная мысль.
– Не вы одни, – сказала она, – многие у нас их за это не любят.
– Вот как!
– Да. Хоть бы лакеи – ни один долго ужиться у нас не может; почесть каждый месяц меняем. Приказчики тоже. И всё из-за этого.
– Надоедает?
– Тиранит. Пьяницы – те живут, потому что пьяница не слышит. Ему хоть в трубу труби – у него все равно голова как горшком прикрыта. Так опять беда: они пьяниц не любят.
– Ах, Евпраксеюшка, Евпраксеюшка! а он еще меня в Головлеве жить уговаривает!
– А что ж, барышня! вы бы и заправду с нами пожили! может быть, они бы и посовестились при вас!
– Ну нет! слуга покорная! ведь у меня терпенья недостанет в глаза ему смотреть!
– Что и говорить! вы – господа! у вас своя воля! Однако, чай, воля-воля, а тоже и по чужой дудочке подплясывать приходится!
– Еще как часто-то!
– То-то и я думала! А я вот еще что хотела вас спросить: хорошо в актрисах служить?
– Свой хлеб – и то хорошо.
– А правда ли, Порфирий Владимирыч мне сказывали: будто бы актрис чужие мужчины збвсе за талию держат?