Терраса на крыше – лишь один из садов Hermès на Фобур Сент-Оноре. Мы бежим по дому, запутанному, как лабиринт, заглядываем в кабинеты, где сидят занятые люди, которые ничуть не удивляются тому, что мы проходим мимо них и лезем в окно, чтобы, к примеру, посмотреть на террасу, где живут пчелы. Здесь целых три улья, и когда я спрашиваю, хорошо ли живется пчелам в городе, Ясмина отвечает, что в городе им всяко не хуже, чем в деревне, где растения немилосердно обрабатывают пестицидами.
– У наших пчел все-таки есть наш сад, где нет никакой химии. Я завела крапиву и перетираю ее листья в пюре, оно очень полезно для растений. Если вдруг заводится садовая тля, я мою листья дегтярным мылом – и всё проходит.
Ясмина считает, что ей повезло. Двадцать с лишним лет она работает в доме, где с нежностью относятся к вдохновенным безумцам. “Фальшивые люди здесь не приживаются, нет, не приживаются”, – говорит она и качает головой.
Прадедушкин сад
– Да, мы в секретном саду, – говорит мне один из хозяев дома, Пьер-Алексис Дюма. – Эмиль Эрмес, мой прадед, велел разбить этот сад. Он спрятан за балюстрадой, как за крепостной стеной. Когда вы сидите, вы не видите города, а только небо и ветки деревьев.
Мы с ним вернулись под сень эрмесовских каре, которыми машет всадник. Эта ярмарочная скульптура изображает вполне реальное событие – в 1801 году некий республиканец проскакал с факелами по Елисейским Полям в честь дня взятия Бастилии, еще не объявленного национальным праздником. Всадника посадили, а история осталась.
Скульптура появилась над Парижем после 150-летия марки в 1987 году. Тогда всадника возили по Сене на барже и пускали салют, а потом дали ему в руки платки и поставили на углу крыши на манер скульптуры на корабельном носу. Платки хлопают на ветру, а посреди сада на яблоне висит японский колокольчик, который делает видимым движение воздуха, вздохи деревьев.
– Когда я был ребенком, я приходил сюда с сестрой после школы и ждал отца, который отвозил нас домой. В то время не было охранников, был сторож с единственным ключом, мы могли играть в магазине, а потом поднимались наверх и сидели в саду. Эту магнолию посадили в год моего рождения. Дереву сорок восемь лет, я считаю его моим братом-близнецом. Здесь всё полно воспоминаний об отце, который устроил свой кабинет так, что через маленькую дверь мог выйти прямо на крышу. Это всего лишь сад, но сад с душой, историей и поэзией. Когда я захожу сюда, я вспоминаю, в чем смысл Hermès: “ноги твердо стоят на земле, а голова в облаках”.
С крыши виден весь Париж и его огромные парки. Рядом – Тюильри, через реку – Люксембургский, вдали – Булонский. Эрмесовский сад – крошка, как андерсеновские розы на доске между крышами.