Однако где достать цветы? В магазине смотрят с удивлением: бананы – пожалуйста, рыба – сколько угодно, водка – хоть залейся, а цветов нет. Я обегал всю площадь – нашел! В канцелярском – три гвоздики в цинковом ведре! Настоящие мерзостные совково-праздничные, все одинаково красные и неотличимые друг от друга, будто на фабрике отштампованы. Стоят давно и не вянут – бессмертные цветы революции.
– Простите, а не найдется ли у вас белой гвоздики или хотя бы розовой, что ли?
Продавщица повесила табличку “Перерыв”, долго куда-то ходила и, о чудо, вернулась с белым цветком. Он стоил дороже водки – пятнадцать рублей. За цену дюжины таких цветков я прилетел из Ленинграда в Магадан.
– Заверните это сокровище в три слоя газет – холодно.
И я долго иду через пустынную площадь, сунув сверток под ватник, мимо театра, в переулок – к двери с табличкой.
Ниже этажом бережно распеленываю цветок, входная дверь хлопает, шаги. Мимо поднимается гражданин с портфелем, останавливается у заветной двери – какая удача.
– Вы к Вадиму Козину?
– Да, к Вадику, а что?
– Гм… к Вадику? Возьмите меня с собой, к Вадику… я прилетел из Ленинграда. Сами понимаете, такой редкий случай…
Он даже не позвонил, дверь открылась, на пороге стоял Козин, такой, как по телевизору, в валенках, широких шерстяных штанах и свитере с растянутым воротом, открывающим сморщенную старческую шею. Слегка приподняв голову, он внимательно изучает моего попутчика. Тот решительно громко приветствует:
– Здрасьте, здрасьте, Вадим Алексеевич! Пришел попрощаться, знаете ли, в Ленинград лечу завтра. Вряд ли теперь увидимся.
Что-то неприятное в этом типе, душок сановного подхалимажа, сладкая улыбка, глаза бегают, и это хамское “вряд ли увидимся”, он снова:
– В Ленинград улетаю…
– Скатертью дорога, – мурлыкнул Козин, – а вы кто, собственно?
– Я?.. Миша… – теряется гражданин.
– Какой еще Кеша?
– Ми… ша…
– Не слышу, говорите громче!
– М… ш…
Но “магаданский Орфей” упорно не слышит собеседника. Тот кричит, машет руками, называет какую-то Люсю или Лилю, говорит о давней близости и дружбе; но у старичка то память отказывает, то зрение – одним словом, “Вадик” издевался.
Я стою с беззащитной гвоздикой в одной руке и комком газет в другой, нарастает тоска – черт меня дернул связаться с этим Мишей! Козин поглядел на меня, лукавая искорка мелькнула в детских глазах:
– А ты к кому, мальчик? Как тебя зовут?
– Леша… (Сейчас достанет леденец из кармана, невозможно глупо!) Я, Вадим Алексеевич, к вам, – шепчу, голос застревает.
– Ко мне? Ну, хорошо, проходите.
Протягиваю цветок. Он смеется: