Бульварный роман и другие московские сказки (Кабаков) - страница 144

Некоторые считают, что в таких мучениях как раз проявляется человеческая природа, тяга к идеалу, данная нам свыше. Но на это мы так скажем: идите вы в жопу с вашим идеалом! На хера нужен ваш идеал, если от него только бессонница и удушье? Куда лучше бывало в годы службы – вернешься из зоны, примешь стакан под котлету с гречкой да и повалишься поперек одеяла как убитый, безо всякого идеала, иногда даже сапоги вместе с галифе Лаурка стягивала… Э-хе-хе, рад бы теперь снова в такую примитивную бездуховность, как говорит дура-невестка, да годы не те. Вот и лежишь, глядишь в потолок, а потолка-то в темноте не видно, только черная пустота.

В тяжкие ночные часы лишь одна мысль может отвлечь деда Эдуарда от унылого и бессильного погружения в депрессию, которой нередко сопровождается мужская старость (чего Эдуард Вилорович не знает, да и само слово "депрессия" ему неблизко знакомо). Вернее, не мысль, а идея, точнее, замысел. В связи с чем возник этот замысел в голове отставного майора, можно только догадываться. Скорее всего, как у марксизма, было у добролюбовского мечтания три источника и три составные части.

Первый источник – угрызения совести оттого, что жил он буржуйской жизнью, будучи по убеждениям твердым коммунистом. И жил, надо признать, хотя и с ночными терзаниями, хотя и с угрызениями названными, но не без удовольствия. Ну, не может человек не испытывать удовольствия в теплом бассейне при температуре окружающего воздуха плюс двадцать два в окружении антибских цветов и дерев накануне полдника с рыбой тюрбо и всем прочим! То есть человек может, человек все может, и плакать, когда его гладят шелковой рукою, и смеяться, когда плеткой охаживают, но организм-то знает наверняка, что хорошо, а что плохо. И организм радуется, отчего человек еще больше расстраивается.

Второй источник – сказки Пушкина в старом детгизовском издании с прекрасными картинками. Эдуард Вилорович, вообще, читать любил, но, ввиду общего несогласия с нынешней действительностью, читал для собственного удовлетворения немного: биографию полководца Жукова, газету "Советская Россия" и толстый журнал бесплатных объявлений о недвижимости, всегда откуда-то появлявшийся на столике в прихожей. А сказки Пушкина, сохранившиеся чудом еще со времен раннего детства сына Ивана, читал вслух внукам-погодкам, сначала старшему Николаю, потом младшему Мефодию, вплоть до их последовательного поступления в гимназию. К тому же времени, как обоих стал забирать по утрам старомодный, словно паровоз, желтый американский автобус с надписью "Первая классическая гимназия им. Фонвизина", дедушка уже выучил все наизусть – и про чертовщину, творившуюся вокруг Руслана с Людмилою, и про жестокости Балды по отношению к несчастному попу, и про разврат, которым занимались при дворе царя Салтана… Сочинения эти, следует заметить, произвели на него огромное впечатление. Так бывает опасна корь, перенесенная в зрелом возрасте.