Тимофей вскочил в седло, дворовый мужик отворил калитку.
– На отпеванье приезжайте, – сказал купец, и Данилка поразился его каменному спокойствию.
Он еще не знал, что у иных людей от внезапного сильного горя лишь несколько замедляется речь…
Конюхи направились к Кремлю.
– А и нет худа без добра, – вдруг сказал Озорной. – На отпевание-то из Коломенского, поди, отпустят! В Москве побываешь, на похороны сходишь, угостишься на поминках, а утром – и назад в Коломенское.
Данилка вздохнул.
Почему-то Тимофей менее всего на свете думал про несчастную бабу, которая овдовела, рожавши. Где-то она там была в баньке вместе с новорожденным младенцем – ну и Бог с ней… А его мороз по коже подирал, стоило подумать, как ей, измученной, чуть живой, такую новость сообщат. И снова приходилось губы кусать.
После отцовской смерти да всех тягостей конюшенной жизни с ним впервые такое делалось.
В Кремль въехали по привычке Боровицкими воротами, да сразу и на конюшню – оставить коней. Сейчас весь тот край Кремля был тих. Государь, увезя с собой в Коломенское все семейство, прихватил и поваров с пекарями, и баб-мовниц, и весь тот люд, что кормился, обеспечивая ему с немалой свитой еду-питье, тепло в теремах, чистые постели и все прочее, необходимое для жизни. На Ивановской площади тоже нет прежней суеты – многие откладывают тяжбы до государева возвращения. Возле здания, где разместились приказы, нет обычной толпы, и это отрадно.
– Скоро разделаемся, – заметил Тимофей.
В Разбойном приказе по летнему времени было затишье. Да еще и час почти вечерний. Тимофей и Данилка вошли.
Из всех подьячих был один – давний знакомец Илья Матвеевич Евтихеев, который чуть было не собрался Данилку на дыбу вздернуть, да спасибо, дьяк Башмаков отбил. Очевидно, у подьячего накопилось работы – он строчил, не поднимая головы и, пока не кончил длинного предложения, даже не полюбопытствовал – кто там торчит у дверей.
– Бог в помощь, – сказал наконец Озорной. – Мы, стряпчий конюх государев Тимошка Озорной да конюшонок Данилка Менжиков, на мертвое тело в лесу набрели.
– И где же то тело? – тусклым голосом спросил подьячий, быстро лепя одну буковку за другой.
– Свезли к нему на двор, к покойнику то есть. Я его узнал, это черной сотни купец Терентий Горбов, их там еще три брата, Федор, старший, и Федот с Кузьмой. Купцы денежные, в Гостином дворе и на Красной площади лавки держат.
Тимофей объяснил это затем, чтобы подьячий знал: таких людей лучше понапрасну не задевать, себе дороже встанет. И тот, кто отыскал в лесу тело и знал, куда с ним дальше направиться, вряд ли злодей-убийца, убийцы своих мертвецов к родне в телегах не возят. Как бы ни хотелось Евтихееву признать за убийц тех, кто нашел тело, на сей раз у него это не получится.