– Да Господь с тобой! – воскликнул Пахомий. – Я уж знаю, до какого дня жеребца к кобылкам подпускать! Кому и знать, как не мне!
Все рассмеялись.
– А с чего ты, дядя, такой грамотный? – спокойно спросил Данила.
– А с того, что зовусь – Пахомий!
– Ну и что?
– А подпускать надобно до преподобного Пахомия!
– Тут уж не спутаешь, – добавил Федор. – Видать, сам Бог его сюда, к коням, приставил – за делом следить.
– Вон оно что, – сказал Данила с таким видом, как ежели бы понял. – А я сразу и не сообразил. Точно – после Пахомия подпускать… грешно.
Тут-то он и опростоволосился.
– Да какой у жеребячьего племени грех? Ему плодиться велено! Хоть пост, хоть не пост – ему дозволено! – возразил Пахомий. – Это не грех, а глупость, коли после моих именин жеребчик на кобылку садится. Считай, коли не дурак, – ежели в мае садка была, а носит кобыла одиннадцать месяцев, то когда приплода ждать?
– В апреле? – не понимая, к чему клонит знаток случного дела, но стараясь держаться по-умному, осторожно предположил Данила.
– В апреле! То-то, что в апреле! Все кони уже на лугу пасутся, а наша кобылка еще только ожеребилась. И когда же сосунок пастись начнет? Вот то-то! А коли ожеребилась бы в феврале, то к маю сосунок бы уж вовсю пастись мог, травку жевать. Февральский жеребенок принимает к осени лишний вершок роста против апрельского или майского. Вот какая наука!
– Эту науку даже твои парнишки уже знают, – добавил Богдаш.
И со значением – мол, десятилетнее дитя, что росло при конях, умнее двадцатилетнего болвана, что вздумал корчить из себя равноправного собеседника…
– Парнишки мои глазасты. И советы уж давать начинают! – похвалился Пахомий. – Почему, тятька, Лебедю Зазнобу подвели, когда его разумнее с Павой, мол, случать? Я ему – молоко у тебя, щенка, на губах не обсохло! А он мне – так Пава ж и ростом подходит, и шерстью!
Данила притих, слушая разумный разговор.
– Жеребцов к кобылкам шерстьми подбирают в масть, и чтоб в них природных пороков не было – чтоб не седлисты, не острокостны, не головасты, не щекасты, – перечислял Пахомий, – не слабоухи, не лысы! Я ему растолковал, а он мне – так все одно Пава лучше подходит! Хоть за хворостину берись!
– Так про Паву и я тебе толковал! – вспомнил Федор.
И разговор ударился в такие подробности конских статей, что даже Богдаш, казалось, не все понимал…
Данила с Желваком хорошенько выспались, с утра Федорова теща истопила им баньку, и они наконец смыли дорожную грязь и пот. Пока парились – она простирнула им рубахи, вывесила на солнышке, дала обоим ветхие Федоровы сорочки.