Мимо неслышно пробежал шелудивый медведь, очевидно, оставленный без присмотра, и Бэльян, покосившись, провожал его взглядом до тех пор, пока в поле его зрения не попала оставшаяся открытой лавка. У входа, глубоко в тени, сидели несколько турок и венецианский художник, который изучал какую-то книгу. Бэльян вспомнил его имя: Джанкристофоро Дориа. Оторвавшись от книги, Джанкристофоро ободряюще кивнул, и Бэльян подошел к нему. В лавке продавалось горячее черное варево в фарфоровых чашечках. Венецианец купил ему одну, молча обменявшись жестами с хозяином, и так же молча протянул Бэльяну сухарик. Они смотрели, как в мечеть проникают немногие опоздавшие. Внезапно Джанкристофоро заговорил.
– Кава, – жестом показал он на горькую жидкость. – Их праведники и богомольцы пьют его, чтобы не уснуть во время религиозных обрядов, но простые люди тоже его пьют. На вкус он лучше воды, если, конечно, привыкнуть.
Джанкристофоро уже привык, ибо ранее прожил несколько лет в Турции, куда его и еще одного художника посылали с аналогичной миссией. Пища, одежда и религия в Турции и Египте ему уже успели надоесть, а порученная миссия то наскучивала, то приводила в ужас.
– Ненавижу земли сарацин, страну иллюзий и иллюзионизма, царство подкупа и обмана. Гостям здесь предлагается бесчисленное множество развлечений, но за все это в конце концов приходится платить. Следует хорошенько узнать араба и быть начеку, если хотите избежать беды. Все они так и норовят ободрать вас как липку.
– Я уже бывал за границей – Франция, Италия, Германия.
– А-а, но это место особое, здесь неосмотрительные люди подвергаются жестокому обману. Позвольте мне привести пример. Помните день, когда мы высадились на берег? – Бэльян его помнил: старики, сидящие на берегу, их пальцы, перебирающие четки, поднимающийся штормовой ветер, пальмы, гнущиеся от него почти пополам. – Так вот, в тот день я пошел прогуляться по песчаному пляжу в западном направлении, в сторону болот Мареотиса. Через несколько часов ходьбы я натолкнулся на мужчину и мальчика, сидевших у самой кромки моря. Они остановили меня и принялись выпрашивать денег. Нищие – это бич здешних мест, и я отказал им и намеревался было продолжить путь, как вдруг мужчина вновь остановил меня, ухватившись за мой рукав, и сказал, что отчаянно нуждается в деньгах и если я не дам ему два динара, он тотчас же убьет родного сына. Я, конечно, рассмеялся ему в лицо, однако – нет, он говорил серьезно. Он силой усадил меня на песок рядом с ними и извлек из своей матерчатой котомки горшочек золы, большой моток каната и дудочку. Золу он размазал себе по лицу и по лицу мальчика. Канат положил на землю и уселся перед ним с дудочкой. Когда он заиграл, небо начало затягиваться тучами. Играя, мужчина неотрывно смотрел на меня, улыбался с неким странным намеком и поглаживал канат. Каково же было мое удивление, когда канат неожиданно задрожал и начал подниматься, поначалу неуверенно, но вскоре большая его часть уже возвышалась вертикально над мотком, а верхний конец скрывался в облаках.