Керт улыбнулся.
– Тогда пока по бокалу морса, а я сам схожу, приглашу всех заинтересованных лиц. Домоправительница уже распорядилась разбудить пострадавших.
– Надеюсь, девушки не будут собираться год, – проворчал брат Валер.
– Не сомневаюсь, чтобы избавиться от порчи, они сюда в три минуты прибегут. Да и собираться-то не нужно, – усмехнулся Керт.
Я улыбнулась.
Ритуал снятия порчи действительно проводился на рассвете, с новым днем. И на нем надо было быть или голой, или в одной рубашке. Ну, первое для девушек будет сложнее, все же трое мужчин, а вот второе… удобно. Как спал, так и иди, одеваться-раздеваться не надо.
Хотя местная мода мне нравится.
Ни длинных рукавов до пола, ни юбок, похожих на клетку для кролика, ни жутковатых конструкций на голове, придуманных в Европе, чтобы скрыть вшей и облысение. Все очень просто, аккуратно, удобно.
Платья хоть и длинные, но талию подчеркивают и бедра красиво обрисовывают. Вырезы в пределах морали, но уж точно не до сосков, обнаженные плечи приняты по вечерам, днем это считается вульгарным.
На голову дамы могут надеть чепец или аккуратную шляпку-блинчик. До цилиндров здесь еще не додумались, ввести, что ли, в моду? И процесс кератинизации, фетр получать. Мне про него знакомый химик рассказывал, вроде и несложно, но сразу не дойдешь.
Ладно, обдумаем.
А то народ жалко, наплодят тут безумных шляпников…
Керт отправился звать девушек еще раз и лично, служанка принесла морс, и хуртары расположились в гостиной.
– Просто великолепно.
– О да…
Особенно они не разговаривали. То ли все заранее обговорили, то ли говорить было не о чем, дело рутинное?
Керт тоже вернулся быстро. Заспанные Мира и Лаллия шли за ним. Хуртары вежливо встали.
– Ланна, танна…
– Благословите, – в один голос отозвались девушки.
Получили по знаку Хурта, сотворенному над их головами, и заулыбались. Сейчас они язвы ничем не маскировали, и я видела, что у Миры они скоро вскроются. У Лаллии пока еще есть время, но тоже мало, очень мало.
Тира, ну чего тебе, дурехе, не хватало?
Интерлюдия восьмая. Колетт Дален
На этом свете Колетт больше всего ненавидела две вещи.
Манную кашу и откровенничать с посторонними.
Кашу – с детства.
Откровения – с пятнадцати лет, когда осознала, что по уши влюблена в своего дядю.
И кому такое откроешь? Матери?
Да та сама влюблена как кошка! И с лэрром у них было, что Колетт, слепая, что ли? Брата не видит?
И видит, и слепому все понятно.
Мать-то любит.
А лэрр…
Колетт чувствовала интерес Эрарда к себе всей кожей. Но если бы она не сделала первый шаг, может, так и остались бы они друзьями.