Медленно, осторожно, давая ей время передумать, я забрался на кровать. Несколько секунд мы смущенно молчали.
– Расслабься, – прошептала Лу наконец, хотя и сама лежала, как будто одеревенев. – Веди себя естественно.
Я почти рассмеялся. Почти. Будто я в самом деле мог расслабиться, когда она была так… близко. Кровать в шассерской спальне предназначалась не для двоих. Половина моего тела свисала с краю, другая – тесно вжалась в Лу.
Я не возражал.
Спустя еще минуту мучительного молчания Лу повернулась, коснувшись грудью моей руки. Мое сердце забилось чаще, и я сцепил зубы, пытаясь сдержать безумные мысли.
– Расскажи мне про своих родителей.
Мысли о близости мгновенно испарились.
– Нечего рассказывать.
– Всегда хоть что-нибудь да есть.
Я в упор уставился на потолок. Снова воцарилось молчание, но Лу продолжала наблюдать за мной. Я не удержался, покосился на нее и увидел нетерпеливый любопытный взгляд, затем покачал головой и вздохнул.
– Меня бросили еще во младенчестве. Горничная нашла меня среди мусора.
Лу в ужасе посмотрела на меня.
– Архиепископ взял меня к себе. Долгое время я был пажом. Затем резко подрос. – Против воли я улыбнулся краем рта. – Вскоре после этого он стал обучать меня и готовить к вступлению в шассеры. В шестнадцать лет я заполучил свое место среди братьев. Иной жизни я не знаю.
Лу опустила голову мне на плечо.
– Заполучил свое место?
Я закрыл глаза, положил подбородок ей на макушку и вдохнул. Глубоко.
– На свете есть лишь сотня балисард – по капле реликвии святого Константина в каждой. Выходит, что и число братьев ограничено. Большинство из них служат до самой смерти. Когда шассер уходит на покой или умирает, проводится турнир. Лишь победитель может вступить в наши ряды.
– Погоди. – Лу села, и я распахнул глаза. Она улыбнулась, щекоча мне грудь своими волосами. – Хочешь сказать, Ансель победил других претендентов?
– Ансель не шассер.
Ее улыбка дрогнула.
– Разве?
– Да. Но он готовится им стать. Он будет участвовать в следующем турнире со всеми прочими новобранцами.
– Ясно. – Теперь Лу нахмурилась, крутя прядь волос на пальце. – Это многое объясняет.
– Что именно?
Она снова приникла ко мне и вздохнула.
– Ансель не такой, как все остальные здесь. Он… терпимее относится ко многим вещам. Мыслит шире.
Я тут же ощетинился.
– Лу, иметь принципы – вовсе не преступление.
Она не обратила внимания на мои слова и стала водить пальцами вдоль воротника моей рубашки.
– Расскажи мне про свой турнир.
Я кашлянул, стараясь не думать о ее мягких прикосновениях. Но пальцы у Лу были такие теплые. А моя рубашка – такая тонкая.