– Ты нашла лазейку. – Манон тихо выдохнула, хихикнув. – Гениально. Отказаться от своей жизни в символическом смысле, чтобы спасти себе жизнь в смысле буквальном.
– Не волнуйся. – Я выдавила эти слова с большим усилием. Они скатились с языка, тяжелые и ядовитые, лишив меня всех сил. Манон уложила меня на подушку, и я прикрыла глаза. – На этот раз так не получится.
– Почему?
Я приоткрыла один глаз.
– От него я отказаться не смогу.
Манон вопросительно посмотрела на перламутровое кольцо у меня на пальце, но я ничего больше не сказала и снова закрыла глаза. Я смутно слышала, как кто-то стучит, но этот звук был так далек.
Шаги. Дверь открылась. Затем закрылась.
– Луиза? – осторожно спросила Манон. Мои глаза открылись… то ли спустя несколько секунд, то ли часов. – Наша госпожа требует твоего присутствия в ее покоях.
Я не ответила, и тогда Манон перебросила мою руку себе через плечо и подняла меня с постели.
– Я могу проводить тебя лишь до ее передней, – прошептала она.
Мои сестры удивленно расступались, пока мы шли по коридорам. Те, что помладше, вытягивали шеи, чтобы получше меня разглядеть.
– Похоже, к тебе пришел посетитель.
Посетитель? На ум мгновенно явился смутный образ Рида, в путах и с завязанным ртом. Но даже ужас в груди притупился и уже не причинял такой боли, как мог бы прежде. Я слишком сильно отдалилась от этого мира.
Или же я только так думала.
Потому что когда Манон оставила меня на полу в передней Морганы, когда открылась дверь в комнату, мое сердце забилось вновь при виде того, что я там увидела.
При виде того, кого я там увидела.
На кушетке моей матери, связанный и с кляпом во рту, лежал не Рид.
Это был Архиепископ.
Дверь захлопнулась у меня за спиной.
– Здравствуй, дорогая. – Моргана села рядом с Архиепископом и провела пальцем по его щеке. – Как ты чувствуешь себя сегодня?
Я уставилась на него, не слыша ничего, кроме безумного биения моего собственного сердца. Глаза Архиепископа – такие же синие, как мои, только темнее – были широко раскрыты. Кровь из пореза на его щеке стекала прямо на кляп.
Я присмотрелась. Кляп был сделан из оторванного рукава его рясы. Моргана в буквальном смысле использовала священное облачение Архиепископа, чтобы заткнуть ему рот. В иное время и в другой жизни я бы посмеялась над тем, какая неудача постигла Архиепископа. Я бы хохотала и хохотала, пока не заколет в груди и не закружится голова. Но то было прежде. Теперь моя голова кружилась по другой причине. Ничего смешного во всем этом не было. Я сомневалась, что меня рассмешит еще хоть что-нибудь в этой жизни.