Спроси его о чем угодно.
Я промолчала, и она ободрительно похлопала меня по колену.
– Ну же. У тебя ведь есть вопросы, верно? Было бы глупо с твоей стороны не желать узнать больше. Вот он, твой шанс. Другого не будет. Я почту твою просьбу не убивать его, но другие – нет. Он сгорит первым, когда мы вернем себе Бельтерру.
За Моргану остальное сказала ее улыбка: «Но ты к тому времени будешь уже мертва».
Я медленно повернулась к Архиепископу.
Мы с ним никогда прежде не сидели так близко. Никогда прежде я не видела в его глазах зеленые пятнышки, едва различимые веснушки на носу. Мои глаза. Мои веснушки. Сотни вопросов наводнили мой разум. «Почему ты мне не сказал? Почему ты меня не убил? Как ты мог натворить столько ужасов? Как ты мог убивать невинных детей? Матерей, сестер и дочерей?» Но ответы на все это я уже знала, и потому с губ сорвался другой, непрошеный вопрос:
– Ты меня ненавидишь?
Моргана хохотнула и хлопнула в ладоши.
– О, Луиза! Ты пока не готова услышать ответ на этот вопрос, дорогая. Но все же ты его услышишь. – Она ткнула пальцем в порез на щеке Архиепископа. Вздрогнув, он отпрянул. – Отвечай.
Наблюдая за каждым чувством, которое отражалось на лице Архиепископа, я ждала, когда он заговорит. Твердила себе, что мне это неважно – возможно, так и было, ведь война, которая бушевала в его глазах, была и моей войной. Я его ненавидела. Я хотела, чтобы он ответил за свои ужасные преступления, за свою ненависть, за все зло, которое совершил, – и все же крохотная частичка моей души, заложенная во мне с рождения, не могла желать зла ему.
Архиепископ зашевелил губами, но не издал ни звука. Зная, что не стоит, я все равно наклонилась ближе, и он зашептал – как будто что-то цитировал. Священный стих. У меня упало сердце.
– «Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь Бог твой, – выдохнул он, – тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии. Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, чародей и… И ворожея».
Архиепископ поднял голову и посмотрел мне в глаза. В его взгляде ярко пылали стыд и сожаление.
– «Ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь Бог твой изгоняет их от лица твоего».
Я ощутила, как подступают слезы. Моргана хохотала.
«Разумеется, я не люблю тебя, Луиза. Ты – дочь моего врага. Ты была зачата ради высшей цели, и любовью эту цель я отравлять не стану».
«Мерзость». «Господь Бог изгоняет тебя от лица моего».
«Ты мне не жена».
– «Но, – продолжил Архиепископ, и голос его стал жестче, решимее, – если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного».