И тогда Зинаида выбрала подходящий момент, позвала меня к себе в комнату и пожаловалась: Пашенька, ну что мне делать? Милого нет, и я одна, а тут как раз так хочется мужчины!
Я выслушал все обстоятельства этого религиозно-сексуально-педагогического дела и, стараясь скрыть улыбку, подошёл к окну. За стёклами моросил мерзкий холодный дождь тридцатиградусная жара в Ростове давно уже кончилась, и московские снежные метели дошли до нас из далёких северных краёв в таком вот мокром и мерзком виде. Хотелось смеяться, но, подавляя смех и изображая серьёзность, я изрёк:
— Nimia fiducia, моя дорогая Зиночка, tibi calamitati est!
— Господи, что это такое ты сказал? Да ты можешь говорить по-русски?
— Могу. Я сказал: слишком большая самоуверенность служит тебе во вред.
— Ой, Пашенька, рыженький ты мой! Что правда, то правда. Эти твои древние латиняне умные были. И зачем только я проявила такую строгость — сама же теперь и жалею. С мужчинами ведь нужно — нежно, осторожно! Они ведь все такие ранимые — разве ж я не знаю!
— Отмени карательные санкции — вот и всё решение проблемы.
— Я отменю, а он потом мне на голову сядет!
— Ну, тогда терпи, — тут я не выдержал и рассмеялся-таки.
— А ты — смеёшься! Тебе бы только смеяться надо мной! Ну разве же я виновата, что мне так хочется мужчины? А ему — женщины!
— Но разве же я виноват, что ты такая дура? Потому и смеюсь.
И в это время в комнату заглянула моя Валентина и спросила нас обоих:
— А я уже пельмени приготовила. Кушать будете?
— Не будем! — закричал я, оторвавшись от холодного оконного стекла. — Не мешай нам — у нас тут важный разговор.
— Пока горяченькие — и покушали бы!
Зинаида вздохнула тяжело и сказала:
— Ой, Валечка, спасибо. Тут так тошно на душе, что ничего и не хочется.
Взглянув на наши лица и что-то поняв своё собственное, моя Валентина молча вышла и закрыла за собою дверь.
Зинаида продолжала:
— Тебе-то хорошо рассуждать! Ты так все эти дни будешь с женщиной, будешь с нею в постели получать удовольствие… Вон она у тебя вся какая — фигуристая! Молодая! Мужчинам — только таких и подавай!.. А мой бедный Лёнчик… — у Зинаиды противно покраснел, а потом и захлюпал нос; снова появились на глазах слёзы. — Ему-то как быть?
— Да пусть как хочет, так и будет!
— Между прочим, моему Лёнчику врачи предписали строгое соблюдение графика и строго-настрого предостерегали от неумеренного воздержания! Тебе бы так — целую неделю или даже полторы — и без женщины!
Я посерьёзнел.
— Да кто ж твоему Лёнчику виноват? Пусть бы, поскудник, не ругался с тобою! Пусть бы не обвинял тебя в фарисействе и уважал бы твои религиозные традиции.