Можно, конечно, обогнуть здание…
На этой мысли я захлопнула окно. Нет, все, хватит.
Я вернулась к сумке, раскрыла ее и принялась разбирать вещи. Одну за другой, с методичной педантичностью, раскладывая все очень медленно. Потом, когда закончу, я все-таки пойду в душ, а после, как собиралась, напишу Ленарду, и мы с ним выберемся в город.
Наверное.
В душ я все-таки не пошла, потому что спустя полчаса обнаружила себя сидящей на полу рядом с раскрытой сумкой. В эту минуту я отчетливо поняла, что просто не представляю, что мне делать.
Стук в дверь вывел из подобия транса, в котором я пребывала, рассматривая расстегнутую молнию. Поднявшись, глянула на себя в зеркало, убедилась, что взгляд у меня осмысленный и что на базе Танни Ладэ все-таки кто-то есть, после чего медленно приблизилась к двери. Нет, я не думала, что Гроу ко мне заявится (с чего бы?), но в таких делах осторожность не помешает. Поэтому я сначала глянула в глазок и только потом распахнула дверь.
– Танни. Надо поговорить. – Джамира вошла, не дожидаясь приглашения.
– Я слушаю, – сказала спокойно.
Режиссер кивнула в сторону комнаты, предлагая отойти от двери, и мы прошли в номер. Джамира остановилась у окна, которое я недавно открывала, посмотрела вниз. Потом – на меня.
Я так же молча вернула ей вопросительный взгляд.
– Почему ты ничего не сказала о договоренности с Джерманом Гроу? – понизив голос, хмуро поинтересовалась режиссер.
Потому что я не представляла, что он вообще здесь появится?
– Я не хочу об этом говорить.
– Не хочешь? – Джамира нахмурилась еще сильнее. – Не хочешь говорить о том, что тебе нельзя исполнять трюки?
– С чего бы? Я вроде не больна.
– Ты беременна!
– Не понял.
Вот я тоже не сразу поняла: во-первых, с чего бы дверь в номер не закрыта. Во-вторых, с чего бы там стоять Джерману Гроу.
И в-третьих… ну вашу ж драконью мать!
– Нет, – сказала я.
– Что – нет? – переспросила Джамира.
– Ребенка. Беременности. Ты сказала, что мне нельзя уйти во время съемок, я сделала это после. Больницы, знаешь ли, работают круглосуточно.
Режиссер побледнела.
Натурально так побледнела, а потом вылетела из номера, при этом чудом не сбив с ног бывшего режиссера, который смотрел на меня, недобро прищурившись.
– Что, прости, ты сделала? – поинтересовался Гроу, медленно наступая.
– Что я сделала. Что я делаю. Что я буду делать – не твоя забота, – сообщила я, сложив руки на груди. – Направление сменил. Дверь там.
Надо отдать ему должное, остановился. Небезнадежен, значит.
– Ты сделала аборт, Танни?
Я в своей жизни много чего видела, в частности, злого Гроу. Очень злого Гроу – тоже, но вот таким, с раскрывшимся во всю радужку зрачком, из-под которого рвалось знакомое пламя, на этот раз обжигающее, чтобы спалить дотла, – еще нет. Меня и без пламени нехило так трясло, а после этого вообще тряхнуло основательно.