И что между мужчинами общего? Почему королева настаивала, чтобы она, Роуз, подумала над этим?
Оба мужчины темноволосые, с черными глазами, но на этом их схожесть заканчивалась. Петр выше, мускулистее. Анвер выглядит изнеженным, как будто ему никогда не приходилось держать в руках оружие. Его длинные музыкальные пальцы в противовес мозолистым рукам Петра служили тому доказательством. Если королева намекала, что и Анвер, и Петр — Бахриманы, то они оба какие-то неправильные. Ненависть жрецов к женщинам известна, однако, Анвер испытывает страсть к королеве. В его поведении нет ничего общего с тем, как описывали жрецов в книгах.
В памяти всплыли слова Лолибон: «Он, скорее, ненавидит, чем любит». Но разве так выражается ненависть? Нет, здесь иное: потребность быть рядом, дотрагиваться, нежелание покидать даже на короткое время.
О, Боже!
Петр! Вечером он бежал в башню так, будто испытывал боль, долго не видя свою пленницу, старался находиться рядом, обнимать во время сна. А как он уходил утром? С трудом, заставляя себя, словно бросался в море с обрыва.
Роуз от волнения соскочила с кровати и закружила по комнате.
Она нашла то общее, что связывает Анвера и Петра! Если они — Бахриманы, то становится ясно, почему жрецы ненавидели женщин! Проводя своих избранниц через портал, мужчины Сулейха, в конце концов, становились зависимыми от них. Сколько нужно переходов, чтобы стать рабом женщины? Два? А если больше, что ждет Бахримана? Смерть?
Роуз вспомнила о невзрачной на вид траве-бессет, что растет на Иберских островах. Однажды во время тайного посещения цирка, она стала свидетельницей, как забился в судорогах татуированный ибериец, но глотнув остро пахнущий отвар, тут же пришел в себя. Петр объяснил, что островитяне, все как один, зависят от бессет, хотя трава постепенно убивает их. Они не могут противиться тяге, поэтому жуют траву, добавляют в еду и напитки.
Неужели жрецы убивали матерей своих сыновей, боясь попасть в зависимость? А дочери? Девочки тоже делали отцов рабами?
Вдруг огонь в одном из светильников, что оставались зажженными на ночь, мигнул и погас. Роуз, удивившись, замерла. Странно. В комнате не чувствовалось никакого движения воздуха, занавески на открытых окнах не шевелились. Когда погасла вторая лампа, принцесса съежилась от страха и отступила за полог.
Между тем, лунный свет становился ярче, и вскоре уже слепил Роуз.
— Боже, что это? — только успела произнести она, как через разрастающееся серебряное кольцо в комнату шагнул человек.
— Дитя, не бойся меня, — произнес он голосом, выдающим в нем старика. — Я пришел поговорить о Петре.