Ему вдруг захотелось, чтобы Коптильников немедленно, сейчас же ответил за все: построил Анне Лариной новую избу за счет колхоза — отвечай; самолично, за взятку медом, разрешил чужому, из-за Суры, колхозу привезти и поставить на наших полях, на гречихе, пятьсот ульев, и чужие пчелы побили своих — отвечай; погноил силос, коровы перестали доиться, хозяйственные постройки рухнули — отвечай; за падеж молодняка — отвечай! Но Павел подавил в себе желание выложить все эти и еще многие обвинения: не до них.
— Если распутывать все узлы и петли, наплетенные Коптильниковым и его друзьями, то неделю заседай — мало! Заседать нам некогда. Коптильников — вчерашний день. Надо думать о завтрашнем. Главный вопрос: как дальше жить?
— Верно, сынок, — тихонько одобрил Константин Данилыч; он с гордостью оглядел соседей. «Башковитый парень Пашка мой», — хотелось ему добавить.
— Партия, товарищ Назаров, всегда заботилась о завтрашнем дне, — прозвучал резкий и властный голос Прохорова. В толпе произошло короткое и молчаливое движение. — Партия, это всем известно, зорко смотрит в будущее, не забывая, конечно, и сегодняшних дел! Один из актов внимания партии к нашей колхозной жизни — это посылка в село на руководящие должности коммунистов городских и промышленных районов. К нам в район прибыл товарищ Аребин Владимир Николаевич. Райком партии и райисполком рекомендуют его вам, в вожаки вашего колхоза…
Аребин не без горечи отметил: «Вот так и были „рекомендованы“, а в сущности, назначены те двадцать восемь „вожаков“, о которых говорил Павел; попадались и знакомые колхозникам люди, а чаще совершенно неизвестные; попирались права, нарушалось незыблемое — демократия…» Аребин и себя причислял к таким же, к назначаемым.
Тучными слоями висел, колыхаясь над головами, зеленый дым — непременный спутник людских сборищ и раздумий. В помещении становилось все более сумрачно и тесно. Сердце Аребина билось гулкими рывками, удары звонко отдавались в ушах. Заранее заготовленная речь, с которой он намеревался обратиться к собранию, четкая, стройная и весомая, вдруг смялась, слова померкли — эти люди за минувшие годы наслушались речей немало. И теперь ему захотелось завоевать их доверие, чтобы они увидели в нем своего…
Конюх Терентий Рыжов, прижмурив глаз от дыма цигарки, спросил скрипучим голоском, с намеком:
— Скажи, Владимир Николаевич, только по-свойски, по-простому, с охоткой ли ехал к нам, или так, поневоле?
В тишине было слышно, как потрескивал фитиль в лампе. Аребин помедлил, придумывая, как лучше ответить, ладонью провел по глазам, словно ярче хотел разглядеть старика с хитрым прищуром.